Она захотела мороженое и купила его сама себе, предлагала мне. Мы шли по этим старым и коротким переулкам Москвы. Тихо проехала роскошная машина, остановилась. Это по мою душу, подумал я. Вылез парень и крикнул мне: «Анвар, поехали с нами!» «Я с подругой!» — крикнул я ему. Нет, конечно, никто не остановился, не крикнул, и не позвал меня, и машина уехала вглубь теплой, уютной, загадочной и богатой московской жизни, параллельной нашему существованию. А мне так хотелось сделать что-нибудь хорошее для нее. Когда-нибудь так и будет: остановится машина, и меня позовут в ресторан «Русский царь», но только ее уже не будет со мною и не будет у меня такого состояния, как сейчас.

Проходили мимо открытого кафе, где я хотел побывать. Остро пожалел, что одолжил Гарнику двести тысяч. Полина смотрела на это кафе. Там сидели наши веселые ровесники.

— Золотая молодежь, — сказала она.

Ей очень хотелось туда, но она ничем не попеняла мне.

— Анвар, — сказала она. — Если хочешь, пойдем ко мне в гости?

— А твой Игорь однофамилец Гусинского?

— Однофамилец. Пойдем!

Мы вышли на «Ленинском проспекте» и пошли пешком. Эти места казались далекой и заброшенной заводской окраиной Москвы. Было пустынно.

— Надо продуктов купить и вино. Будешь вино? — спросила она, с готовностью доставая свой плоский кошелек.

Я пожал плечами и отвернулся. Мне было страшно жалко ее. «Она будет думать, что мне все равно, что я просто не хочу тратить на нее свои деньги, ведь она приглашает». Я уже понял, как сложно ей все дается в жизни, и как мало подарков она получала от мужчин. Мы зашли в маленький супермаркет. Вдоль рядов ходил пожилой грузин, я знал, что он следит за покупателями.

— Смотри, сколько стоит настоящая «Хванчкара», — тихо сказала она, сообщая мне это просто, как факт.

«Хванчкара» стоила в пять раз дороже, чем в киоске.

— Да-а, — протянул я. — Да-а.

«Да-а»… И когда грузин отвернулся, я быстро сунул эту бутылку под куртку, сжал ее изнутри, через карман. Сразу услышал, как громко стучит мое сердце. Пульс бился так, что меня пошатывало.

— ……………………, — сказал я Полине, не видя ее.

— ………, — сказала она. — Хорошо?

— Хорошо. Что вы будете, то и я.

Я пошел на выход, видя свою спину, обмирая с каждым шагом.

— Стой! Падайди сьуда!

У меня вспыхнуло в глазах. И на губах стала появляться виноватая, дурашливая и отдельная от Полины улыбка.

— Сколка раз нужно гаварить?! Положи туда, туда, — кричал он на грузчика с большой решетчатой тележкой. — Ты мне галава паламал уже.

Я стоял на улице. Колени вздрагивали, хотелось убежать в разные стороны. Я закурил и засмеялся. Я не мог поступить иначе. Если бы я не украл ее, эта бутылка сама материализовалась бы у меня под мышкой. Снова закурил. Я не мог иначе, я должен что-то дать ей. Я не…

Она вышла как ни в чем не бывало. Я взял пакет из ее рук.

— Не тяжело, Анвар.

— Ладно.

— Ты чего улыбаешься?

— Это тебе, Полина, — сказал я, показывая горлышко бутылки.

— Ты украл ее, что ли?! — она остановилась и оглянулась.

Она испугалась больше меня, растерялась.

— Я не мог поступить иначе, Полина.

Она хотела скрыть, что ей неприятно. Неприятно стало и мне. Бутылка была скользкой, тяжелой, я начал злиться и на эту бутылку, и на себя, и на Полину.

— Ладно, выпьем ее вместе, — сказала она и так посмотрела на меня, будто увидела впервые.

Дорогу перегородил автокран. Встал над нами, громоздкий, грязный и жестоко агрессивный. «АТП МО — № 352». «НЕ СТОЙ ПОД СТРЕЛОЙ».

Было состояние жаркого безумия, тяжести, полной потерянности и страха в душе. Я обнял ее в грохоте грузовика и крикнул:

— Я даже и не знал, что я тебя люблю. Возьми бутылку, я не пойду.

— Я тоже тебя люблю, — поспешно сказала она и оглянулась. — Мне с тобой так легко!

Она уже осторожно отталкивалась, высвобождалась, вынимала все мое из себя, отлипала, уходила измотанная, скомканная и нервная, ставя по какой-то своей линии ступни в сандалиях римских патрициев.

Возвращался в пустоте звонкого отупения. Меня будто переставляли в метро из одного вагона в другой, двигали по переходам, протягивали эскалатор под ногами. Уступали дорогу, обтекали. Потом посадили в автобус, и я вдруг увидел телевизионное движение городского вида за окном.

— Прощай, Полина.

Каждая девушка несла в себе какую-то узнаваемую частицу ее и стеснялась меня.

— Прощай, Полина.

Денег не было вообще, и я как всегда думал об этом вечном чемодане долларов, который вот-вот найду. Вот сейчас сверну за угол и найду, вот сейчас, у тех подвальных дверей он будет одиноко стоять. Я бы не поверил, что доллары настоящие. Сначала разменял бы для пробы долларов пятьдесят, а уж потом ликовал…

Пришел, упал, заснул. Даже во сне было жалко ее и приснилось, что я ворую у Гарника с Ксенией фотоаппарат, чтобы подарить ей.

— Ничего, сейчас придет, — сказал он.

— Да, они же до часа ночи ходят.

— Сейчас приеду, чай попью, лягу и сразу засну, — сказал он. — Там пусто, Мороковы уехали.

Я думал, что скоро увижу Димку, может быть, выпьем с ним.

— И я, я тоже устал.

— Трамвай будет обязательно, — сказал он.

— Будет, они до часа ночи ходят, по идее.

— Я же тебе подарок купил, провожал Мороковых и забыл пакет, — сказал он.

— А-а, спасибо.

— Можешь остаться там, я тебе уже говорил.

— Могу, по идее, до вас все равно ближе ехать.

— А может, нам на такси доехать? — зевнув, сказал он.

— Подождем еще.

— Смешная эта реклама, да?

— Что они Турцию рекламируют, как будто Крыма нет?

— Выгодно агентствам разным.

— Думаешь, придет?

— Должен, по идее.

— Да-а, что-то нет ничего.

— Будет.

— Думаешь?

— Они же до часа ходили всегда.

— Можно на такси, у меня есть деньги.

— Подождем еще.

Прошла женщина и сказала: «Не ждите трамвая, ребята, они до двенадцати ходить стали, автобусы до часа». И пошла, оглядываясь на нас: «Не ждите».

Мы все-таки дождались автобуса и доехали до «Войковской».

Как всегда, казалось, что в теплом мраке квартиры есть кто-то еще. Может быть, из-за этого мы говорили громче обычного. Он широко распахнул створки окна, и квартира словно парила в ночном воздухе. Сидели со свечой, и она не гасла, так тихо стоял воздух у окна. На далекой круглой башне красиво, радостно реял холодно освещенный флаг. Казалось, что это живая материя, опадающая и вновь взмывающая, со странно переливающимися складками.