— Вам там понравится! — засмеялся я.

— Да, я тоже думаю.

— Это французское кафе, — я снова засмеялся.

— Такой хороший у тебя этот смех.

Мне тоже понравилось, как я засмеялся. Я никогда раньше так не смеялся. Это был очень хороший смех.

Мы пошли в «Дели Франс», в котором я хотел посидеть с Полиной. Ей бы понравилось здесь. Было видно, что ему здесь нравится. И чувствовалось, что сейчас ему везде было бы хорошо. Как и мне. Он спокойно говорил, что Канаева и Мороков, как всегда, в августе уедут в Ялту, и будут жить у его матери Сани Михайловны, а он останется один в их квартире, и я тоже могу пожить у них до сентября.

— Я никогда не спрашиваю, где ты живешь, что ты делаешь, просто останется свободная комната, и ты можешь до сентября пАжить там, если хочешь. Ты же знаешь, мы там встречались с тобой. Там чисто и светло.

Я теперь знал, что он поднимает это «А», когда волнуется.

— Если бы ты знал, где я все это время жил, конечно, поживу!

Он радостно потер макушку.

— Это сахар, Алексей Серафимович.

— А я думал, это леденцы какие-то.

— Нет. Вот так отрываете и сыпете, все.

— Надо же, удобно — сахар из трубочки.

— Вы только с этими сливками аккуратнее.

— А что?

— Да, они как будто специально созданы для того, чтобы на штаны брызгать… о, у Вас получилось!

— Я сразу понял, как надо сделать.

— А у меня никогда не получается, я их боюсь.

— Можно я у тебя возьму сигаретку?

— Конечно, пожалуйста.

— Так, подымлю просто, такое кафе…

— Вы неправильно подкуриваете, — засмеялся я. — Нужно втягивать воздух через сигарету.

— А-а.

— Вот, тяните и подносите зажигалку, тогда подкурится.

— Так?

— Не надо так сильно тянуть! Давайте я. Вот, я сейчас зажгу, а вы тяните, — я засмеялся. — Ну тяните же!

Он курил, не затягиваясь, просто набирал полный рот дыма и выпускал обратно, смешно морщился и кривился. Я старался не обращать внимания на то, как неумело он курит, не нужно было смущать его. Ему казалось, что сигарета придает ему шарма. Он, наверное, совсем другим сейчас видел себя в этом кафе, высоким, стройным, с сигаретой в длинных пальцах.

— А давай пойдем на Поварскую, посмотрим на эту памятную доску, где Бунин жил? — сказал он, закашлялся и стукнул сигаретой о пепельницу, хотя пепла еще не нагорело. — Там еще эта надпись, не помню наизусть, — он посмотрел на сигарету, стряхнул ли он пепел.

— Я помню: «Как ни грустно в этом непонятном мире, он все же прекрасен и нам все-таки страстно хочется быть счастливыми и любить друг друга».

Delifrance

ул. Тверская, д.31

Касса N100033

Лента 267 чек 450

20:02:14 Кассир:

Гусева Лариса

Форма оплаты: рубли

Деньги были на исходе. Однажды вечером позвонили. Трубку первым взял Димка. Я тоже взял трубку на своем аппарате, услышал голос Димки, а потом деловой, холодный голос Полины Дон.

— Извините, я могла бы поговорить с Анваром? — холодно спросила она.

— Привет, Полинка! — сказал я в свою трубку.

— Приве-ет, это ты?!

Это удивительно, насколько он был чужим и холодным, когда она говорила с Димкой, и насколько он изменился, стал теплым, нежным, родным и женственным, когда она услышала меня. У меня сжалось сердце от этого женского в ней и только для меня.

— Анвар, тут вот Игорь уезжает к себе, — сказала она и замолчала. — Это правда, Игорь? Ну, вот, он уже собирается, — она снова замолчала, я слышал ее дыхание. — Ты снова оставляешь меня одну, — она что-то говорила там, было еле слышно, видимо, она прикрыла трубку ладонью. — Анвар, короче, Игорь уезжает, а я могу завтра приехать к тебе!

— Приезжай, Полин. Давай встретимся на Петровско-Разумовской, я буду ждать тебя наверху, выход из первого вагона.

— Хорошо, — она снова что-то сказала в сторону. — Расскажи мне, как ты поживаешь, Анвар?

— А, в стиле той музыки, про которую я тебе рассказывал, — радовался я, и не хватало дыхания для голоса. — Отношусь к жизни, как суфий, и чувствую, что умру под забором неизбежно.

— Я не дам тебе умереть под забором, — сказала она. — Я у тебя есть.

Я весь вечер радовался. Шутил с Димкой, который не понимал моей радости. И мне было странно, что она говорила со мной при Игоре, это казалось какой-то ловушкой. Я стоял в своей комнате и вспоминал ее тело, ее «хохочущий» живот и то, как она стискивала зубы и спокойно предупреждала: «Я сейчас закричу», и никогда не кричала. Посмотрел на свой матрас и замер: «У меня же завтра на нём будет женщина!»

Ночью думал о ней, снова вспоминал ее тело, кончил и заснул.

Утром не знал, как часто это бывает в праздник, с чего начать: себя приводить в порядок, комнату или идти в магазин?

Димка болел. Я сходил в магазин, купил картошки, майонеза, большую курицу и литровую, пластиковую бутыль Джин&Тоника.

С дачи приехал Анатоль. Я разделал курицу, обмазал в майонезе и поставил в духовку на маленький огонь. Наводил порядок в комнате, разобрал постель на матрасе, подмел и вымыл полы, постелил на пол «ковры».

— Бабу ждешь, — Анатоль стоял в дверях и весело смотрел на меня.

— Жду, Анатоль, — радостно, как сообщнику, сказал я ему.

— Что ж, это дело хорошее, — вздохнул он.

— Деньги нужны, Анатоль? — засмеялся я.

Он вздохнул и склонил голову. Я дал ему червончик, оделся и поехал встречать ее. Димка, лежа в постели, читал «Энциклопедию анархиста», он посмотрел на меня поверх очков.

Купил в киоске баночку джин-тоника за 9.500 и жвачку. Пил в автобусе. Возле метро выбрал розу за 15.000. Ждал. Купил кофе и мясной буррито. Увижу ее и с ужасом скажу: «Там у меня уже курица горит!» Пил кофе. Повернулся. Она стояла, опершись локтем на турникет, и с манерным вызовом ждала, когда я, наконец, замечу ее. Меня поразила ее красота: пухлые, яркие губы, тяжелые гладкие волосы каре, льняное, просторное платье со шнуровкой и голые сильные ноги в легких сандалиях римских патрициев. Я смотрел на нее и с ужасом и жалостью вспомнил Надю и ту бомжиху. Я видел насколько она красивее их, и думал, как давно у меня не было красивой девушки, и как низко я пал и в какой барахтался грязи, и от этого влюбился в нее, и еще раз поразился ее красоте, от которой уже отвык. Я резко отставил недопитый кофе.

— Там же курица горит! — громко, на весь вестибюль, сказал я.