Вот почему мне нравится Дина. От ее оптимизма на душе становится легче. Когда она в хорошем настроении, это передается окружающим. Когда нет, надеюсь, что могу ей помочь.

* * *

— Мама, ты видела?!

Я со всех ног несусь через двор. Льет дождь, но я его не замечаю. Я была на тренировке в бассейне, куда меня отвел дядя Хассе. Я крепко сжимаю в кулаке свое сокровище — голубой камень. Дядя Хассе положил его на дно, и после многочисленных попыток мне наконец удалось достать его. Меня распирает от радости и гордости.

— Мама, ты видела?!

Мама стоит у окна. По стеклу стекают струи дождя, искажая ее лицо, как на портрете Пикассо. Я размахиваю кулаком. Но, хотя мама меня видит, я чувствую, что она смотрит куда-то сквозь меня, в пустоту.

— Мама, я научилась нырять! — с гордостью говорю я и показываю свой трофей. — Смотри, мам!

Она как будто медленно возвращается к реальности.

— Дорогая, будь добра, закрой дверь, — бормочет мама, поворачивается и уходит на кухню.

* * *

СЦЕНА 6. КУХНЯ. ДЕНЬ.

ДЭВИД, (ГАБРИЭЛЬ).

Дэвид стоит у кухонного стола. Перед ним лежит большая кувалда. Мертвая семья сидит на своих местах, Дэвид поднимает кувалду и смотрит в камеру.

ДЭВИД: Ты готов?

ГАБРИЭЛЬ: Всё о'кей.

Дэвид наклоняется и залезает под стол.

СЦЕНА 6. ПРОДОЛЖЕНИЕ. ДЕНЬ. ПОГРЕБ.

ДЭВИД, (ГАБРИЭЛЬ).

Изображение на экране дрожит. Камера опускается в погреб. Время от времени мелькают длинные волосы Дэвида. Дэвид пропадает из кадра. На экране сплошная темнота. Раздается щелчок зажигалки. В трепещущем свете видно, как Дэвид зажигает огарок свечи и ставит его на деревянную ступеньку. Затем он обеими руками берется за кувалду.

ДЭВИД: Ну, теперь держитесь…

Дэвид поднимает кувалду над головой и изо всех сил бьет по железной двери. Слышится оглушительный грохот. Дэвид бьет еще раз. Шум почти невыносим. Вдруг с металлическим щелчком что-то ломается.

ГАБРИЭЛЬ (за кадром): Что случилось?

ДЭВИД: Думаю, теперь откроется.

Дэвид подходит к двери, наваливается на нее всем телом, и дверь с тихим скрежетом поддается.

ГАБРИЭЛЬ (за кадром): Черт! Вот здорово!

* * *

Мы приближаемся к холмам. Ночная темнота постепенно рассеивается. В воздухе, словно выцветшая штора, висит тонкая дымка серого света. Видимость снова ухудшается. По лицу струится пот. За моей спиной тяжело дышит Дина.

— Осталось недолго, — говорю я.

Я беру курс на ближайший холм и закрываю глаза, давая им отдохнуть от назойливого света. Ноги по твердой земле ступают автоматически. Я чувствую, что устала. Точнее, я совершенно без сил. Мною движет только воля. Воля к жизни! Я не хочу умереть здесь и лежать посреди этой стерильной пустыни, как высохшая падаль. Я хочу еще немного пожить.

— У нас получилось, — тяжело дыша, пыхтит мне в ухо Дина. — Получилось!

Я прищуриваюсь и вижу, что подножие холма совсем близко. Оно темно-серого цвета с более светлыми, почти бежевыми вкраплениями. Холм выглядит совершенно безжизненным. На земле ни пучков засохшей травы или кустов, ни сухих веток или опавшей листвы. Я ничего не говорю Дине. Она и сама все видит.

— Полезем наверх? — спрашиваю я.

— Да.

Земля становится мягче. Ступни слегка утопают. После жесткой равнины это даже приятно. Но что бы это значило? Хочется верить, что это хороший знак. Ведь все, на что мы надеялись, не сбылось. Шею припекают первые лучи. В животе крутится паника. Как мы найдем убежище на холме, напоминающем кусок ссохшегося теста? Дина замедляет шаг.

— Похоже, холм искусственный, — тяжело дыша, говорю я и останавливаюсь.

Дина наклоняется вперед и упирается руками в бедра.

— Боже, как я устала, — вздыхает она.

Мы долго стоим, переводя дух. Пьем воду. Продолжаем подъем. Ноги становятся мягкими, как спагетти, и подгибаются. Я хватаю Дину за руку.

— Что с тобой?

— Ноги как резиновые, подгибаются, — отвечаю я. — Ничего страшного.

— Сможешь дойти до вершины?

Я прикидываю расстояние: мы примерно на полпути. Солнце тоже. Уже купаются в лучах соседние холмы, от них поднимается пар.

— По-твоему, с другой стороны лучше?

— Должно быть…

Вдруг Дина оступается и вскрикивает от боли. Я успеваю ее подхватить, когда она едва не падает.

— Что случилось?

— На что-то наступила, ой, как больно!

Я наклоняюсь посмотреть, что с ее ногой, и вижу, что земля провалилась в ямку.

— Ты угодила в дыру, — говорю я. — Можешь поднять ногу?

Дина медленно поднимает ногу, я вижу, что она вся красная от крови. На ступне рана.

— У тебя идет кровь, — говорю я. — Сейчас перевяжу.

Я осторожно ставлю ногу Дины на землю. Снимаю верхнюю рубашку, отрываю от нее полосу и забинтовываю ступню. Завязываю узел на лодыжке.

— Надеюсь, на какое-то время хватит, — говорю я.

Дина пробует наступить на ногу.

— Больно, — жалуется она.

— Ты, наверное, наступила на что-то острое, — говорю я и шарю рукой в ямке. Мои пальцы нащупывают какой-то предмет, но никак не могут вытащить его из грунта.

— Что-то твердое, — сообщаю я. — На ощупь металлическое.

Я осторожно раскапываю землю. Рыхлая почва струится между пальцев. Я выкручиваю предмет и достаю его.

— Жестянка, — удивленно говорю я.

Дина присаживается рядом, берет у меня находку и крутит ее в руках.

— Похоже на старую консервную банку, — говорит она.

Я заглядываю в отверстие в земле. Ощупываю рукой песок. Опять наталкиваюсь на что-то твердое.

— Еще одна, — говорю я, отдаю новую находку Дине и снова сую туда руку. Почти сразу же нахожу соску-пустышку.

— Да тут полно всего, — говорю я и достаю продолговатый предмет.

— Спрей, — говорит Дина.

Мы заглядываем в дыру. Теперь она гораздо больше. Из песка торчат еще какие-то вещи. Я вижу горлышко бутылки и что-то вроде полиэтиленового пакета.

— Знаешь, что я думаю? — говорит Дина. — Похоже, мы забрели на свалку.

* * *

СЦЕНА 7. ПОДЗЕМНЫЙ ХОД. ПРИГЛУШЕННОЕ ЗАВЫВАНИЕ ВЕТРА.

ДЭВИД, (ГАБРИЭЛЬ).

На экране темно. Слышны шаркающие шаги. Где-то капает вода.

ГАБРИЭЛЬ (за кадром): Ты что-нибудь видишь?