– Простите, – сказала она. – Это администратор театра. Он хочет, чтобы я поужинала с ним сегодня вечером. Он очень любезен и много нам помогает.

– Это малыш Нерсиа? – уточнила Полина. – Да, он очень мил… Когда начинаются спектакли?

– В четверг вечером «Кровавая свадьба». В среду мы будем репетировать на сцене. А до этого я свободна. Хотите порто? Коктейль? No? А я, если позволите, закажу себе мартини.

Она окликнула проходящего мимо бармена, сделала заказ, потом произнесла тоном одновременно нежным и робким:

– Вы так добры ко мне и так благородны… Да, я буду счастлива пообедать у вас и походить с вами по Парижу, Полина… Вы ведь позволите называть вас Полина?.. «Мадам» смущает меня, я ведь так хорошо вас знаю. И мне будет приятно, если вы станете называть меня Долорес. Так вы докажете, что хоть немного простили меня. Я не хотела причинять вам зла, вы ведь это понимаете, no?

Ее голос был умоляющим, ласковым. Полина заметила, что холл гостиницы – не самое подходящее место для подобных объяснений. И они вернутся к этому разговору позже. А сейчас нужно просто условиться, когда они встретятся завтра.

– Что вы хотите посетить?.. Нотр-Дам? Сен-Северен? Лувр?

– Да, конечно, я хочу все это увидеть, а еще улицу де ла Пэ и могилу Наполеона… Но больше всего мне хотелось бы пойти в театр…

– Могу я пригласить вас послезавтра в «Комеди Франсез»? Там дают «Подсвечник».[61]

– Ах! – воскликнула Лолита, словно не в силах справиться с нахлынувшим на нее счастьем. – Все, о чем я так долго мечтала…

Одним глотком она опустошила свой мартини, прикурила другую сигарету и добавила:

– Здесь со мной, в отеле, две мои подруги, тоже актрисы: Кончита и Коринна… Возможно ли пригласить и их тоже? Они были бы так счастливы.

– Разумеется, – важно произнесла Полина. – Мне нужно только заказать ложу в администрации театра.

Она находила немалое удовольствие, демонстрируя, каким влиянием пользуется здесь, в Париже. Женщины еще немного поговорили и составили планы назавтра. Долорес снова позвали к телефону, и, вернувшись, она сказала:

– Это наш посол… Просит прийти поужинать сегодня, так, без церемоний.

– Как хорошо вы говорите по-французски!

– Это благодаря сестре Агнес из монастыря. Я многим ей обязана.

Полина поднялась с кресла:

– Могу ли я сделать для вас еще что-нибудь?

– Нет, спасибо… Ах да… Я хотела вас попросить дать мне адрес вашего духовника и вашего парикмахера.

Полина не могла скрыть улыбку. Выходя из отеля, она думала: «Какая она привлекательная и соблазнительная! Гийом проявил стойкость, отказавшись ее видеть».

Она сама удивлялась, как легко выдержала этот разговор.

«Как все просто, если решиться», – подумала она.

Назавтра, после обеда, Полина подъехала на машине к отелю «Монталамбер» и попросила о себе доложить. Через несколько минут, оживленно болтая по-испански, в холл спустились три красивые девушки, и Долорес представила своих подруг: Кончита оказалась андалузкой с темными, сильно вьющимися волосами, а Коринна – миниатюрной перуанкой с огромными глазами и крошечной ножкой. Обе говорили по-французски, хотя и не так хорошо, как Долорес.

Об этом дне Полина Фонтен сохранила самые приятные воспоминания. Восторг трех молодых женщин, их восхищение Парижем, их птичий щебет, невнятное чириканье – все казалось ей таким трогательным и экзотичным. Погода была прекрасной, памятники четко вырисовывались на фоне чистого неба. Полина чувствовала гордость за свой город и была счастлива, что может радушно принять этих восторженных иностранок. Собор Парижской Богоматери их потряс. Долорес говорила о Квазимодо, об Эсмеральде. Потом, войдя в собор, она опустилась на колени на каменный пол и какое-то время молилась, ударяя себя кулаком в грудь.

– Мне хотелось бы еще помолиться во всех приделах, – серьезно сказала она.

Она преклоняла колени перед каждым алтарем, какое-то время оставалась в этой позе, закрыв лицо руками, затем вставала с видом счастливым и восторженным. Ей непременно захотелось положить свои ключи на раку с реликвиями.

– Так надо, – объяснила она Полине. – И вы так сделайте.

– Но зачем?

– Чтобы ваши ключи отпирали только счастье.

Выйдя из собора, она заметила милого ребенка, гуляющего с мамой, и внезапно подхватила его на руки.

– Какой ангелочек! – воскликнула она. – Не могу пройти мимо niño и не поцеловать его.

Она передала ребенка Кончите и Коринне, те тоже его поцеловали. Ребенок был в восторге, а его мать в ужасе.

В машине Долорес принялась гортанным голосом напевать мелодию фламенко. К ней присоединились подруги. Долорес взяла Полину под руку, и та почувствовала, как постепенно погружается в атмосферу беспечной юности, ее сдержанность таяла. Когда они оказались на углу улиц Бонапарте и Сен-Пэр, Долорес решила выйти из машины и пройтись пешком, она заходила в книжные магазины, покупала книги о театре, балете, современной живописи.

– Дитя мое, – пыталась остановить ее Полина, – у вас будет неподъемный багаж.

– Ничего, у кораблей большие трюмы, – отвечала Долорес.

В соборе Дома инвалидов она бросилась на колени перед балюстрадой у могилы Наполеона. Было слышно, как она молится.

– Я молилась за упокой его души, – пояснила она, поднимаясь. – Он мой кумир.

Кончита, которая что-то смутно помнила про Жозефа Бонапарта, попыталась возразить ей по-испански. Все трое пустились в пылкую дискуссию об императоре. Под сводами Дома инвалидов разносился их нежный щебет. Около пяти, когда уже начинало темнеть, госпожа Фонтен захотела пригласить их выпить чая в какую-нибудь кондитерскую. Девушки настояли, чтобы Полина приняла их приглашение и вернулась с ними в гостиницу.

– Мы закажем для вас чай, – сказала Долорес, – а сами выпьем по коктейлю.

Они показали Полине свои комнаты. На столе стояла огромная свеча.

– Мы привезли ее из Перу, – пояснила Коринна. – Она освящена в церкви и помогает при бурях и грозах. Как только начинается гроза, вы должны прочесть десяток молитв, перебирая четки, и тогда вам не страшна никакая молния.

Полина с трудом ушла от них. Она и не помнила, когда в последний раз так интересно проводила время.

* * *

На следующий день в половине первого Полина послала машину за Долорес. Она решила устроить обед у себя дома, на улице де ла Ферм. К обеду ожидались: великий актер Леон Лоран, писатель Женни, супруги Шмитт и Менетрие, юный Эрве Марсена, который делал первые шаги как театральный критик, а также Клод Нерсиа, главный администратор театра Елисейских Полей. Долорес опаздывала: у нее имелись весьма смутные представления о пунктуальности, к тому же она полагала, что обедать так рано – это варварство. Прочие гости, которых Полина предупредила, что дает обед в честь перуанской актрисы, ожидали ее с немалым любопытством. Хотя слухи в Париже забываются так же быстро, как и расходятся, присутствующие – женщины с подробностями, мужчины довольно смутно – помнили о некой драме семьи Фонтен, причиной которой и была эта актриса.