На следующий день мы обедали с Мерфи в залитом солнцем дворике-патио, окруженном увитыми плющом стенами.

— Коул убедил нас попробовать выбраться на Ривьеру этим летом, — сказал Джеральд. — Мы подумываем об Антибе, обязательно навестите нас там.

Мы со Скоттом переглянулись, и я увидела в его глазах отражение своих мыслей: мы прошли первое серьезное испытание. Может, для нас еще не все потеряно?

После нескольких собеседований с нянями в агентстве, которое посоветовала Сара, мы снова наняли ту из них, что лучше всего вписывалась в представления Скотта об идеальной няне. Уладив все формальности с наймом Лиллиан, мы отправились в Йер в поисках кого-нибудь, кто поможет нам найти домик.

Лиллиан, невзрачная молодая британка, воспитанная в монастыре, тут же вступила в свои права и сполна проявила авторитарность и страсть к дисциплине, за которые мы ей и платили. Это слегка нас огорчило, но жизнь снова пришла в движение. Если я хотела, чтобы хоть что-то вышло по-моему, нужно было принимать деятельное участие в поисках дома и всевозможных приготовлениях, а с этим мне было бы не справиться, уделяй я Скотти все внимание, которого она заслуживала.

Как и четыре года назад, мы со Скоттом объехали все возможные города и осмотрели все дома, прежде чем принять решение. Мы побывали в Ницце, в Монте-Карло, в Антибе, Каннах и Сен-Рафаэле. Сен-Рафаэль показался нам «нашим» городом — по крайней мере, на время. Я больше не тешила себя иллюзиями, что мы осядем где-то насовсем. Вопрос был только в том, как долго продержимся на новом месте.

Живописный и уютно-старомодный Сен-Рафаэль раскинулся на средиземноморском побережье Франции, недалеко от Канн. Там у нас не было знакомых. Именно поэтому мы его и выбрали, чтобы дать Скотту возможность угомониться и засесть за работу. Этот городок не считался модным местом, по крайней мере в 1924 году. Зато он был тихим, скалистым, утопающим в зелени, и его медленно разрушающаяся красота снова разбудила во мне желание взяться за кисть. После званого ужина, где я поговорила с Пабло о его творчестве (мы в шутку попросили Джеральда переводить нам) и где посмотрела на живопись самого Джеральда, я неожиданно осознала, сколько еще не знаю, и как сильно мне хочется научиться, и как здорово было бы самой попробовать и посмотреть, что получится.

Агент по недвижимости показал нам виллу «Мари» в старом, но очаровательном поселке на холме высоко над морем, и мы сняли этот большой каменный дом, окруженный садом, полным розовых цветущих бугенвиллей, всего за семьдесят девять долларов в месяц!

После того как Скотт написал для «Пост» очерк о деньгах, мне удалось выведать у него, как обстоят дела с нашим бюджетом: у нас имелось семь тысяч долларов и не было долгов. Вилла, няня, кухарка и экономка обойдутся нам в сто пятьдесят долларов в месяц. Мы купим машину. Скотт не будет пить, и немало денег мы сэкономим на алкоголе. На семь тысяч без проблем протянем до того дня, как роман Скотта превратится из подробного плана в готовую, напечатанную и переплетенную книгу. Таков был наш план.

Мы наняли прислугу, и я создала на вилле подобие домашнего уюта. Первым в списке дел у нас значилось исследовать социальную жизнь в городке, разузнать про кафе и рестораны. Как всегда, Скотт расспрашивал об этом каждого встречного, делал множество заметок, пробовал все блюда и коктейли и делился мнением со всеми барменами. Мы облюбовали небольшое казино на пляже, где в радостной толпе посетителей можно было встретить нескольких французских авиаторов, которые служили на авиабазе в близлежащем Фрежюсе. Тогда мои познания во французском ограничивались пониманием фразы «Je souhaite à danser avec vous, si votre man ne sera pas l’esprit» («Я хотел бы потанцевать с вами, если ваш муж не против») и ответом «Mais oui, dansons!»

Скотт отрастил усы и читал Байрона, Шелли, Китса, утверждая, что так он готовится к предстоящей работе. Я понятия не имела, чем могут помочь усы, и подозреваю, Скотт и сам не знал. И хотя стремительного старта не получилось — было уже начало июня, а он еще не начал писать и не закончил пить, возможно, так и было нужно. Нам надо было приспособиться к новому месту.

Как-то вечером Скотт вышел ко мне на террасу, где я любила сидеть после того, как уложу Скотти, и наблюдать, как постепенно темнеет небо и появляются звезды и луна, если в тот день ее было видно. Безвременье сумерек успокаивало меня. Мне было почти двадцать четыре, и, несмотря на все, что я успела повидать и попробовать, когда наступало затишье, я превращалась в ту самую девушку из Алабамы, которая любила плавать в залитой лунном светом бухте и танцевать всю ночь напролет.

— Привет, — сказала я, когда Скотт сел рядом со мной. — Я сегодня получила письмо от Сары Мэйфилд. Она выходит за Джона Селлерса. Помнишь Джона? Один из ребят, с которыми я гуляла, пока не познакомилась с тобой. Конечно, ничего серьезного, он был грубоват, я к такому не привыкла. Но, наверное, он изменился, раз Сара согласилась.

— Я готов, — отозвался Скотт. — Завтра снова берусь за книгу. Я просмотрел черновик, знаю, что нужно изменить. Все ясно предстало у меня перед глазами. — Он поставил два бокала и кувшин с вином на железный столик между нашими креслами. — Не могу описать, какая она будет потрясающая.

— Собираешься писать завтра, после того, как сегодня пил? Думаешь, хорошая идея?

— Вино — не выпивка, дорогая. В ресторанах его подают к завтраку, обеду и ужину.

— Все равно это выпивка. В нем есть алкоголь, это факт, нельзя просто отмахнуться от него.

— Здесь даже дети пьют вино, — возразил он.

— Может быть. Но это не оправдание.

— Хочешь занять место папочки в суде? — спросил он, наполняя бокалы и передавая один мне.

— Ты всегда так говоришь, когда знаешь, что я права.

— Это ты всегда так говоришь, когда хочешь помешать мне работать.

— Именно. — Этот выпад меня удивил. — Мне ужасно хочется, чтобы ты провалился. Поэтому я следую за тобой в Нью-Йорк, Вестпорт, Сент-Пол, Грейт-Нек и теперь во Францию — вот уже сколько, четыре года? Да, я оставила свою семью в Монтгомери, свой дом, своих друзей и все прелести Грейт-Нек, чтобы последовать за тобой через пол-мира и помешать тебе.

Он прищурился, почесал голову, прикусил ноготь на большом пальце.

— Я неудачно выразился. Извини. Я дегустировал вино и, наверное, слегка переборщил?

— Похоже на то.

— Это будет чертов шедевр, вот увидишь.

— Вино?

— Книга.

— Смелое заявление.

— Все, что я уже набросал, нужно переписать, но Зельда, в этом романе я наконец-то раскрою свой потенциал. И даже выйду за его пределы! Эта книга докажет, что я величайший писатель своего времени.

— Вот как? — Я все еще чувствовала раздражение.

— Именно. Величайший писатель своего времени и второй по значимости за всю историю человечества.