— Думаю, сперва я должен снять пальто и ботинки.

— Ну и ладно, — обиделась я и вышла в фойе. Когда он отложил верхнюю одежду, я сунула листы ему в руки. — Отзыв получился забавный, и я сделала так, как делают все, когда пишут рецензии на книги друг друга, — не боялась немножко покритиковать, потому что никто не воспримет рецензию всерьез, если там будут сплошные дифирамбы. Правильно? Ты всегда говоришь, что нужно соблюдать равновесие между похвалой и вдумчивой критикой, и тогда читатель сможет сам принять решение.

Он взял черновики, но смотрел все еще на меня, насмешливо улыбаясь.

— Ты только послушай. Не успеешь оглянуться, и ты возомнишь себя новой Дороти Паркер.

— Ну уж нет. Она совсем не развлекается. Почитай! Уверена, получилось ужасно, но при этом в каком-то смысле гениально.

Скотт сел за свой стол и принялся читать, а я мерила шагами комнату. По его лицу ничего нельзя было понять. Наконец он закончил и отложил блокнот.

— Ну хорошо. Ты иногда сбиваешься с ритма, и нужно будет поработать над пунктуацией, но в целом вещь весьма стоящая — твой слог на письме, даже в очерке, почти не отличается от твоей манеры говорить. Сколько ты работала над этой рецензией?

— Только сегодня начала. Днем, около трех часов.

Скотт откинулся на спинку кресла и на его лице отразились смешанные эмоции.

— Вот как. Что ж, похоже, ты нашла себе новое хобби. Завтра позвоню Гарольду. Посмотрим, что еще он сможет тебе подыскать.

Рецензию опубликовали две недели спустя, и вскоре я получила заказ на очерк об эмансипации от «Метрополитэн», и еще один — от «Макколз». Должна признать, меня колотило от восторга, когда я увидела заголовок «Новинка от мужа и друга», автор — Зельда Фицджеральд, жена Ф. Скотта Фицджеральда, а под ним — две тысячи слов, которые написала я, с моими наблюдениями, моими остротами, моими замечаниями, которые Скотт помог довести до ума. Скотт тоже мной гордился. Мы купили две дюжины экземпляров газеты и разослали вырезки всем нашим друзьям.

Сара Хаардт, которая теперь жила в Балтиморе, написала в ответ:

Моя дорогая Зельда!

Не могу передать, как я рада! Любимая моя подруга, ты наконец-то нашла применение еще одному из своих многочисленных талантов и получила заслуженное признание. К тому же я очень рада, что между тобой и Скоттом царит гармония. Ты даешь мне надежду, что подобное ждет и меня. А я тем временем написала рассказ для журнала «Ревьюер» в Ричмонде и буду рада выслать тебе экземпляр, как только он выйдет в свет.

Я всегда говорила, что мы сможем проложить себе путь в этом мужском мире…

Целую тебя, Скотта и малышку,

Сара.

Когда прибыл мой чек на пятнадцать долларов, я лично отнесла его в банк и попросила выдать мне деньги долларовыми купюрами — не для того, чтобы стопка казалась внушительней, но чтобы отсчитывать их можно было чуть-чуть дольше. Как будто съедаешь за пятнадцать укусов кусок шоколадного пирога, который вполне можно было прикончить за пять.

— Что же мы купим? — спросил Скотт, когда мы вышли из банка на покрытый слякотью тротуар. — Моя первая зарплата составила тридцать долларов, помнишь? И я прислал тебе свитер.

— Нет, веер из перьев. А себе купил белые фланелевые брюки.

— Уверена?

Мы дошли до перекрестка.

— Ага, — кивнула я, разглядывая витрины магазинов.

— Что же мы купим для тебя? Тоже белые фланелевые брюки?

Я обернулась к нему и улыбнулась.

— Только если ты хочешь, чтобы нас вышвырнули из загородного клуба.

— Так и сделаем.

Он взял меня за руку, и я почувствовала, будто мы перенеслись в прошлое… Мы снова в Монтгомери в первые дни после войны. Лицо Скотта покраснело от холода, а глаза сияли так ярко впервые за последнее время.

— Спорим, тебе пойдут брюки. К тому же все равно мы скоро возвращаемся в Нью-Йорк. Давай покажем Сент-Полу, из какого мы теста.

Осенью 1922 года население городка Грейт-Нек в штате Нью-Йорк активно пополнялось людьми, которым не хватало здравого смысла отъехать от соблазнов Манхэттена подальше. На северном побережье Лонг-Айленда, в пятидесяти милях в востоку от Манхэттена, обладатели несметных богатств уже успели понастроить усадеб, которые по роскошности могли тягаться с «Аквитанией» или Букингемским дворцом.

У нас был хороший дом — просторный, уютный, но сравнительно заурядный. И он нам не принадлежал — мы платили за аренду три сотни в месяц. Настоящие богачи имели целые поместья, им не нужно было платить аренду, и они тратили по три сотни в месяц на сигары.

У них были теннисные корты, крытые и открытые бассейны, сады на террасах с импортными растениями, за которыми ухаживали целые бригады японских садовников. С террас открывался вид на яхты, стоящие на причале в проливе Лонг-Айленд. У этих богачей были дворецкие, кухарки, горничные и старшие горничные, а также конюшни с элитными лошадьми — их обслуживали конюхи, которые могли научить вас кататься на лошади и тонко намекнуть, что готовы предоставить и другие услуги, если ваш муж из тех, кто строит подобный дворец только для того, чтобы потом провести всю жизнь в отелях Лондона, Каира и Сан-Франциско.

Тысяча девятьсот двадцать второй год сложился для нас хорошим. Скотт написал причудливый рассказ «Забавный случай с Бенджамином Баттоном», за который получил тысячу долларов, я написала три новых очерка, выручив за них больше восьми сотен: достаточно, чтобы заплатить за радио, которое страшно полюбилось нам со Скотти: мне — потому что теперь у меня была самая разнообразная музыка для танцев, а Скотти — потому что я кружилась по гостиной с ней на руках и музыка из радио сливалась с нашим веселым смехом.

К тому времени уже четыре произведения Скотта — три рассказа и «Прекрасные и обреченные» — вышли на экраны кинотеатров. Второй сборник рассказов Скотта, «Сказки века джаза», взял хороший старт в сентябре, и общая сумма гонораров должна была составить порядка пятнадцати тысяч долларов в год. Пьеса «Размазня» готовилась к постановке. Но кое-что не воплотилось в жизнь. Из самых крупных таких упущений можно назвать еще один киносценарий, который Скотт написал для Дэвида Селжника. Но в свете успехов неудачи нас не задевали.

Хотя у меня было лишь смутное представление о наших расходах и долгах, Скотт фонтанировал идеями, целыми днями звонил по телефону и организовывал встречи — а это говорило о многом. Об остальном говорило то, что по ночам он был нежным, страстным и уверенным любовником.

Хотя по сравнению с некоторыми из наших соседей нам со Скоттом явно не хватало денег и материальных ценностей, мы чувствовали себя везунчиками, ведь в ожидании большого успеха Скотта на Бродвее мы обрели замечательную дружбу с нашими соседями Рингом и Эллис Ларднерами.