• Пустые бутылки из-под спиртного без этикеток выстроились на кухонном прилавке, как рота усталых солдат.

• Сделка с журналом «Херст»: они получают право первыми видеть рассказы Скотта и гарантированно платят 1500 долларов за те, что им понравились. Наша со Скоттом фотография на обложке «Херст Интернешнл» — мы звезды!

• «Наша собственная кинодива» — мой первый рассказ. Скотт и Гарольд сказали, что лучше опубликовать его под именем Скотта, потому что так мне заплатят больше денег. Гарольд продал его за 1000 долларов «Чикаго сандей трибюн».

• Скотти стоит своими толстенькими ножками на плечах у Скотта. Он держит ее за руки, и они с диким гиканьем скачут по газону.

• Интервью — их дает Скотт, я, мы вместе. «Фицджеральды популярны, как кинозвезды» — говорят нам, и все хотят знать, каковы наши взгляды на мир. Они жаждут посмотреть на нас: так что нас со Скотти фотографируют для многочисленных статей, и теперь мы и впрямь чувствуем себя звездами.

• Мы с Элен Бак играем в гольф навеселе. Говорят, я ушла бродить по фервеям — не помню.

• Визит Элеанор. Тогда мы с ней встретили Скотта в «Плазе». С ним была Анита Лус, в руке — бокал шампанского. Он пил, потому что ненавидит дантиста, а потом праздновал, что пережил этот прием. Тем вечером какая-то женщина объявилась у нас на пороге в поисках Скотта. Из-за моих обвинений Скотт стащил скатерть со стола, посуда разлетелась во все стороны. Мы с Эль и Анитой были такие пьяные, что могли только смеяться над ним.

• Рассказ Скотта «Как прожить на 36 000 долларов в год», написанный для «Пост», превращает в забавную историю нашу неспособность справиться с такой прорвой денег.

Очерк был чистейшей воды вымыслом: «мы» в этом рассказе — пара, которая управляет (пусть и не слишком успешно) своими финансами вместе, в отличие от «нас» в реальной жизни. Рассказ попался на глаза папе, и я получила письмо: «Это то, чего опасались мы с мамой. Все наши друзья в ужасе. А вы, молодежь, считаете себя богами, и если вас это не беспокоит, боюсь, вы совсем пропали».

• Постоянное ощущение, будто стоишь на обрыве, а в спину дует сильный ветер. Не за что ухватиться.

Журнал и впрямь помог мне задержать в памяти подробности того времени. Ведя его, я поняла, что, быть может, нам кажется, будто мы знаем куда больше, чем на самом деле.

И это меня пугало.

Начало мая 1924 года. От горстки снега, выпавшей за зиму, остались лишь смутные воспоминания, и на всем Лонг-Айленде буйствовала весна. Крошечные листочки цеплялись за ветки деревьев, робко, но решительно настроенные ни при каких условиях не покидать своего места; вишни утопали в цветах, тюльпаны толпились у крыльца и покрывали коврами целые лужайки, размеренно покачивая желтыми, алыми, розовыми и белыми головками на теплом южном ветре.

Мы собирали вещи — пора перебираться во Францию в надежде, что наших денег хватит на поездку и Скотт наконец-то допишет свою новую книгу. Все говорили, что американцы живут там как особы королевских кровей, и конечно, мы хотели испытать это на себе.

В наше последнее утро в Грейт-Нек Ринг и Эллис зашли попрощаться. Мы стояли на газоне, наблюдая, как маленькая бригада рабочих загружает наши вещи в фургон. Мебель, которую мы купили, отправится в хранилище, остальные наши пожитки были уложены в семнадцать разного размера чемоданов, причем половину их занимали книги.

К этой горе кожи и полотна мы добавили сотню футов скрученной в рулон медной сетки. Когда рабочий поднял рулон, Ринг спросил:

— А это еще что, во имя всего святого?

— Французские комары охочи до американской крови, — пояснил Скотт. — Неблагодарные ублюдки.

— И вы что, собрались завернуться в эту штуковину с ног до головы?

— Нет, мы завесим ею окна.

— Но у них же, наверное, уже есть на окнах сетки!

— Нельзя рисковать, — отрезал Скотт.

— Вообще-то, вы будете жить во Франции, — напомнил Ринг.

— Да, где за два доллара мы все трое сможем есть три раза в день. Мне нужно дописать эту чертову книгу, а я не смогу это сделать, пока вынужден строчить рассказики для журналов.

На подъездной дорожке за грузовиком припарковался ослепительно желтый автомобиль, и оттуда выбралась Эстер Мерфи — художница, наследница и совершенно безумная женщина, с которой нас познакомил Алек. К моему потрясению, на ней были обтягивающие брюки, заправленные в ботинки.

— Это еще что такое? — спросила она, оглядываясь по сторонам. — Мы вас все-таки отпугнули?

— Нет, здесь было шикарно, но некоторым из нас пока нужно зарабатывать себе на пропитание, — отозвался Скотт. — По крайней мере, так полагается. Мы переберемся во Францию на некоторое время.

— Там меньше поводов отвлечься, — кивнула я. — И он наконец-то допишет свою книгу.

— Вы должны обязательно встретиться там с моим братом. Вы его сразу полюбите, — решительно заявила Эстер. — Он как я, только в сто раз приятней, умнее, богаче и талантливей. Ручаюсь, его жена Сара — просто мечта.

— Еще одна Сара? — воскликнула я. — Это просто какое-то космическое притяжение — у меня уже есть две.

— Вот увидишь, она стоит возможной путаницы.

Когда все чемоданы были готовы к отъезду, мы отправились в «Плазу» на прощальный ужин. Я надеялась на тихий вечер — только я, малышка и Скотт, но в «Плазу» заглянули пропустить по стаканчику Биггс и Алек, потом Банни с его новой женой Мэри Блэр — представьте себе, актрисой, — и заказали себе ужин. Потом приехал Таунсенд, потом Ладлоу, который заказал блинчики с фруктами и кофе. Скотти провела свою последнюю ночь в Америке, объедаясь густыми сладкими сливками, от которых ей, конечно, стало плохо, так что свою последнюю ночь в Америке я провела почти без сна, вытирая рвоту с ее и своей одежды и со своих волос.

Но стоило нам подняться на борт, а кораблю — отчалить, и привычный мир перестал существовать. До встречи, Нью-Йорк, до встречи, Америка!

Закутавшись в свое беличье пальто, я стояла у перил со Скотти на руках, а Манхэттен удалялся, будто я своей ладонью и Скотти своей крошечной ладошкой отгоняли его прочь. Наконец-то чертово колесо прекратило вращение. Когда-то я сама решила на нем прокатиться, не буду отрицать, но это не значит, что через некоторое время у меня не возникло желание и даже потребность сойти.

Всю неделю, что мы пересекали Атлантику, я настаивала, чтобы Скотт занимался тем, что ему нравится.

— Иди пообщайся с людьми, — говорила я ему за обедом.

Подали жареный лосось с вареным картофелем. Стаканы были хрустальными, скатерти — льняными и белоснежными, как свежий снег в Миннесоте. Я заставляла его писать и читать. Он взял с собой Британскую энциклопедию и бахвалился, что за время путешествия прочитает ее. Я же наслаждалась ничем не прерываемой близостью с моей малышкой, которой исполнилось на тот момент два с половиной года.