– Вы не знаете, что у них случилось? – спросила Амалия.

– Георгию Алексеевичу принесли письмо, которое он отказался показать жене. Госпожа баронесса, – внезапно проговорил учитель, – я не знаю, что делать. Когда я вчера приехал, я случайно увидел, как Георгий Алексеевич осматривает одно из ружей.

Где-то хлопнула дверь, послышался быстрый перестук каблуков, и затем воцарилась тишина.

– Она уходит, – пробормотала Амалия, глядя в окно. Наталья Дмитриевна бежала к воротам, потом перешла на быстрый шаг. Баронесса Корф отвернулась от окна. – Иван Николаевич, вам известно, что сейчас поделывает Сергей Георгиевич?

– К сожалению, да. Я навещал его недавно – он был нетрезв.

Сделав поправку на сдержанность учителя, Амалия истолковала его слова так, что в реальности Сергей Георгиевич был в стельку пьян. Поглядев на часы, она поняла, что на ближайший поезд уже не успеет, а до следующего остается слишком много времени.

– Вы хотите уехать? – спросил Иван Николаевич, от которого не укрылось ее движение.

– Думаю, мне вообще не стоило приезжать сюда, – честно ответила Амалия.

– А князь хотел предложить нам составить партию в карты. Он, вы, Георгий Алексеевич и я – уже четверо.

– Я не люблю карт. – Она поглядела в лицо учителю и сжалилась: – Хорошо, попробуем сыграть, чтобы не дать Георгию Алексеевичу лишний раз взяться за ружье.

Игроки собрались в небольшой комнате, недалеко от бильярдной, где имелся подходящих размеров круглый стол. Когда Амалия позже вспоминала игру, то поразилась тому, как мало у нее осталось в памяти. Она была уверена, что просто убивает время до следующего поезда. Князь играл аккуратно и обдуманно, как светский человек, Георгий Алексеевич был оживлен и тараторил без умолку, Иван Николаевич больше всего боялся допустить какой-нибудь промах, и только Амалия ходила быстро и точно, почти не задумываясь над своими действиями. Внезапно где-то захлопали двери, в коридоре раздались шаги и голоса. Георгий Алексеевич нахмурился.

– Уж не пожар ли… – бросил он недовольно.

Без стука вбежала горничная, белая как полотно, и задыхающимся голосом доложила:

– Георгий Алексеевич, там… там барыню привезли.

– Что значит привезли? Случилось что с ней? – спросил хозяин дома брюзгливо.

Горничная посмотрела на него с ужасом и зарыдала.

– Черт знает что такое! – сказал в сердцах Георгий Алексеевич, вставая с места; но так как он в этот момент проигрывал Амалии, то, пожалуй, был рад предлогу отлучиться.

Он вышел. Другие игроки, чувствуя, что случилось что-то скверное, потянулись следом за ним и едва не столкнулись с крестьянами, которые несли на рогоже тело Натальи Дмитриевны. В голове у нее торчал топор, и из-под его лезвия сочилась кровь, но больше всего Амалию поразило то, что хозяйка дома была еще жива. Глаза ее были полуоткрыты, и пальцами правой руки она слабо скребла по рогоже.

– Наташа…

Георгий Алексеевич как-то вдруг обмяк и потерял сознание; подхватить его не успели. Пришлось князю, Амалии и даже Ивану Николаевичу отдавать все необходимые распоряжения. Послали за священником, за доктором и к следователю. Наталью Дмитриевну уложили в ее спальне, подсунув какие-то тряпки, чтобы не пачкать кровью постель. Георгия Алексеевича привели в чувство, и он пил и плакал в соседней комнате. Дом наполнился шумом и топотом ног; крестьяне, которые привезли тело, рассказали, что нашли Наталью Дмитриевну возле дороги, которая вела к даче Шперера.

«Значит, она решила навестить соперницу, которая, несмотря ни на что, отказывалась сдаваться и, возможно, продолжала писать Георгию Алексеевичу письма…»

Амалия уже не смотрела на часы: она понимала, что никуда не уедет, пока не узнает развязку драмы. Наталья Дмитриевна была еще жива, и немолодой доктор, который осмотрел ее, сам, видимо, был поражен данным фактом. Иван Николаевич поехал отправлять телеграмму сыновьям Натальи Дмитриевны, чтобы они успели проститься с матерью. Прибыл Бутурлин, посмотрел на жертву, на топор, который доктор не рискнул извлечь, и, даже не допросив крестьян, которые нашли тело, спешно засобирался куда-то. Князь сидел с Георгием Алексеевичем, который казался совершенно раздавленным. Петр Александрович произносил все необходимые в таких случаях слова о том, что надо быть мужественным, думать о детях и с честью переносить испытания, которые посылает нам судьба, но было видно, что он сам не слишком верит в то, что говорит.

Амалия бродила по дому, не находя себе места. Мысли ее то и дело обращались к отчаянной борьбе за жизнь, которую вела в спальне истекающая кровью женщина; и хотя на сей раз противник не оставлял никаких шансов, Наталья Дмитриевна со своим обычным упорством отказывалась сдаваться. Баронесса Корф заглянула в бильярдную, посмотрела на прорванное сукно стола и отправилась в соседнюю комнату, где на столе все еще лежали карты – ее и остальных игроков. Возле стула, на котором сидел Иван Николаевич, валялась какая-то скомканная бумажка; Амалия подобрала ее и развернула. Это был железнодорожный билет третьего класса от Петербурга до станции Сиверской.

Несколько мгновений Амалия смотрела на него, не понимая, чем ее так волнует этот билет и что в нем может быть такого особенного, и наконец вспомнила. Иван Николаевич утверждал, что для него не составляет труда лишний раз съездить на Сиверскую, потому что в редакции журнала, внештатным сотрудником которого он был, ему дали документ для бесплатного проезда по железным дорогам. Судя по всему, учитель сказал неправду, потому что билет ему все-таки приходилось покупать.

«Зачем он соврал? – думала Амалия. – Он часто приезжал сюда, чтобы встретиться с князем… но и до князя он бывал тут не раз, как будто с его жалованьем ездить туда-сюда – сущий пустяк… Какую цель он преследовал? Что ему было нужно?»

И тут она вспомнила кое-что – сегодня, когда Иван Николаевич показывал некоторые знаки языка для глухонемых, ей показались странными не сами жесты, а руки учителя. У него были изящные, даже красивые руки, которые… ну да, которые очень походили на руки Георгия Алексеевича.

За дверью прозвучали быстрые шаги. В комнату вошел Иван Николаевич.

– Я все-таки успел отправить телеграмму, – объявил он. – Боялся, что почта закроется…

Амалия положила скомканный билет на стол и разгладила его ладонью.

– У меня к вам один вопрос, милостивый государь, – негромко уронила она. – Кто вы, собственно, такой?

– Иван Николаевич Митрохин, преподающий в училище для глухонемых, улица Гороховая, дом пятьдесят четыре… – начал учитель и умолк.

Молчание длилось довольно долго.

– Вы сын Георгия Алексеевича, – сказала Амалия. – И, как я предполагаю, той крепостной, которую продала его мать.

– Послушайте, госпожа баронесса…

Иван Николаевич набрал воздуха в грудь, чтобы протестовать, но внезапно его охватила досада на то, что он, взрослый и неглупый человек, должен оправдываться, изворачиваться, лгать, унижаться…