наш эскадрон, сдерживавший наступление спешенного казачьего полка, контратаковал его в конном строю. В результате удара с фронта и тыла белоказачий полк был почти полностью уничтожен.

Оставалась еще конная группа донских казаков, посланная генералом Покровским в район Малой Западенки с целью выхода в тыл нашей дивизии. Я вновь объединил дивизию и форсированным маршем нагнал белоказаков. Не ожидавшие нашего появления в своем тылу и уже напуганные нами ранее, белоказаки начали поспешно уходить.

В итоге двухдневного боя под Камышевахой дивизия нанесла тяжелое поражение корпусу генерала Покровского. Мы захватили много пленных, свыше тысячи лошадей с седлами, тридцать восемь орудий, восемьдесят пулеметов, два автоброневика, автомастерскую и много всякого иного военного имущества.

Жестокие бои последних дней сильно измотали бойцов и лошадей. Люди несколько суток почти не спали и непрерывно находились в нервном напряжении. Лошади едва передвигали ноги. В связи с этим было решено расположиться в хуторе Камышеваха на отдых — привести части в порядок, отправить в тыл пленных и трофеи.

В Камышевахе дивизия отдыхала и приводила себя в порядок три дня. За это время были похоронены с отданием воинских почестей бойцы и командиры, погибшие в боях под Камышевахой и Хомутовской, эвакуированы в тыл раненые люди и лошади. Пленные и трофеи были направлены на станцию Куберле.

В хуторе Камышеваха был получен приказ командующего 10-й армией не позже 4 мая сосредоточить 4-ю дивизию на станции Ельмут, северо-восточнее станицы Великокняжеская.

Дивизия уже отдохнула и была готова к выполнению поставленной задачи. Следовало только передать в хутор Федулов командиру Иловлинского казачьего полка Колесову, чтобы он немедленно выступил на соединение с дивизией и по пути захватил с собой наши трофеи и обозы, оставленные под прикрытием бронеотряда в хуторе Жеребков во время преследования частей донских казаков группы генерала Мамонтова.

До хутора Федулова было километров сорок, и нас отделял от него разлившийся Маныч, через который надо было переправляться на лодках. Послав туда разъезд с распоряжением Колесову присоединиться к дивизии в районе хутора Дальнего, на пути нашего движения к станции Ельмут, я отдал приказ на форсированный марш.

В 5 часов утра 3 мая дивизия выступила из Камышевахи. Полк Колесова, а вместе с ним и обозы с трофеями присоединились к нам, как было условлено, в хуторе Дальнем. В 21 час 3 мая дивизия в полном составе сосредоточилась на станции Ельмут, пройдя от Камышевахи сто двадцать километров за шестнадцать часов.

Эта переброска была вызвана тем, что противник сосредоточил крупные силы на левом берегу Маныча, против боевого участка 37-й дивизии, расположенной в Великокняжеской. На следующий день, после завершения нашего марша и сосредоточения дивизии в районе станции Ельмут, конные корпуса генералов Улагая и Шатилова форсировали Маныч против Великокняжеской и начали охватывать фланги 37-й стрелковой дивизии с запада и востока.

Нам приказано было во взаимодействии с 37-й стрелковой дивизией контратаковать противника и отбросить его за Маныч. Выполняя этот приказ, дивизия в конном строю атаковала корпус генерала Шатилова северо-восточнее станицы Великокняжеской. Разгорелся жаркий кавалерийский бой, в результате которого противник, потеряв до четырехсот зарубленных казаков, дрогнул и начал отходить. Дивизия немедленно перешла в преследование и отбросила белых за Маныч в направлении Бараников (восточнее станции Торговой). При преследовании белогвардейцев дивизия пленила в полном составе пластунский кубанский батальон численностью до трехсот человек, захватила два автоброневика и семь орудий, брошенных противником на берегу Маныча.

Генерал Улагай — человек трусливый, в чем я мог хорошо убедиться еще в империалистическую войну. Это был тот самый Кучук Улагай, бывший мой непосредственный начальник — командир взвода 18-го Северского драгунского полка, часто страдавший «медвежьей» болезнью[8]. Узнав о поражении корпуса генерала Шатилова, он немедленно отступил за реку Маныч.

Поставленная нам задача была полностью выполнена. 37-я стрелковая дивизия выдвинулась к Манычу и заняла оборону по его правому берегу, а наша дивизия отошла в район станицы Орловской и хуторов Курмоярский, Кундрючинский, Романов. Штаб дивизии расположился в хуторе Луганском.

Противник после боя у станицы Великокняжеской особой активности не проявлял. Наступившее затишье мы использовали для приведения в порядок частей, особенно обозов, которые за последнее время слишком разбухли. Было приказано все излишние подводы, а также лошадей, упряжь, трофейное имущество и оружие сдать в распоряжение трофейной комиссии 10-й армии.

6 мая утром я вышел из домика, занятого штабом дивизии, с намерением поехать в полк, расположенный в хуторе Курмоярском. На улице я увидел скачущую группу всадников во главе с командиром в форме кубанского казака. То, что это командир, видно было и по его отличной лошади, и по осанке, с какой он держался в седле, и по тому, как почтительно следовали за ним остальные всадники, очевидно, ординарцы.

Подъехав к штабу дивизии, командир лихо осадил лошадь и, красиво подбоченясь, спросил:

— Где тут помещается начдив?

Я не сразу ответил, потому что заинтересовался широкой красной лентой, облегавшей его грудь через правое плечо. На ленте крупными белыми буквами были нашиты белой тесьмой слова: «Депутату Ставропольского Губернского Совета Рабочих, Крестьянских и Солдатских Депутатов тов. Апанасенко».

Пока я разбирался в надписи и соображал, что она означает, всадник, украшенный лентой, нетерпеливо и более строго повторил свой вопрос:

— Где тут начдив?

Я ответил, что он здесь.

— Можно ли мне его видеть?

— Можно. Слезайте с лошади и поговорим.

Апанасенко подозрительно посмотрел на меня и спросил:

— А вы кто будете?

— Начдив четыре.

— Так вот что, — Сказал Апанасенко, — с сегодняшнего дня вы подчиняетесь в оперативном отношении мне и все распоряжения будете получать от меня лично.

Я пригласил Апанасенко в Штаб дивизии и, когда мы сели за стол, спросил:

— А вы кто будете?

Апанасенко с достоинством ответил, что он является начальником 1-й Ставропольской рабоче-крестьянской кавалерийской дивизии.

— Хорошо, — сказал я. — Если вы, товарищ Апанасенко, человек военный и притом начдив, то, очевидно, должны знать, что подчинение частей или соединений производится старшим начальником. На станции Двойная находится командующий 10-й Красной армией, которому я подчиняюсь непосредственно. Если командарм прикажет мне подчиниться вам в оперативном или в любом отношении, это приказание будет выполнено. А теперь прошу вас информировать меня о вашей дивизии.

Апанасенко сказал мне, что его дивизия состоит из шести кавалерийских полков, объединенных в три бригады, и артдивизиона из трех пушек. Общая численность дивизии, включая обозы, составляет две тысячи человек.

— Маловато и слабовато, — с улыбкой заметил я.

— Ну что вы, маловато… — обиженно сказал Апанасенко.

— Пожалуй, любая наша бригада будет покрепче всей вашей дивизии.

Я сообщил Апанасенко о составе 4-й дивизии, и после этого он