Часть пути от Коксона оказалась для крестоносцев самой трудной. Наступил октябрь, и начались осенние дожди. Дорога через Антитавр находилась в чудовищно разбитом состоянии и на протяжении долгих миль представляла собой раскисшую тропу, которая змеилась по крутым слонам, огибая пропасти. Лошадь за лошадью поскальзывались в грязи и срывались с обрывов, целые вереницы связанных вместе вьючных животных утягивали друг друга в пропасть. Никто не осмеливался ехать верхом. Рыцари, с трудом ковыляя в своих тяжелых доспехах, старались продать оружие и латы более легко экипированным воинам, а то и просто бросали их в отчаянии. Казалось, на горах лежит проклятие. Они забрали больше жизней, чем сами тюрки. С огромной радостью армия наконец спустилась в долину, окружавшую Мараш.

В Мараше, где они снова нашли дружелюбное армянское население, крестоносцы переждали несколько дней. Городом правил армянский князь по имени Татул, который раньше служил чиновником у византийцев, и пришедшие подтвердили его полномочия. Там к ним снова присоединился Боэмунд после безрезультатной погони за тюрками, а из Киликии поспешно явился Балдуин, чтобы повидать свою жену Годверу, которая лежала при смерти. После ее кончины он снова удалился, теперь уже на восток. Основная часть крестоносцев, отдохнув, с новыми силами выступила из Мараша около 15 октября и отправилась на антиохийскую равнину. Двадцатого числа они прибыли к Железному мосту в трех часах пути от города.

Четыре месяца прошло с тех пор, как Крестовый поход отправился в Никею. Для большой армии с толпой мирных паломников, которая шла в самый разгар лета в основном по местам без воды и еды, постоянно находясь под угрозой нападения со стороны страшного и молниеносного врага, это свершение было поистине удивительным. Крестоносцам помогала их вера и страстное желание побыстрее добраться до Святой земли. К тому же их подталкивала надежда на богатую поживу и, может быть, даже новые владения. Однако нельзя забывать и о византийцах, сопровождавших поход, чей опыт ведения войн с тюрками делал их хорошими советниками и без чьих проводников европейцам ни за что было не пройти через всю Малую Азию. Возможно, проводники порой допускали ошибки, как при выборе дороги от Коксона до Мараша; но после двадцати лет небрежения, а иногда и сознательного разрушения невозможно было заранее сказать, в каком состоянии находится какая бы то ни было дорога. Татикию пришлось взять на себя трудную роль; но пока армия не дошла до Антиохии, его отношения с западными правителями оставались дружескими. Солдаты более скромного положения не особенно доверяли грекам, но по вопросу о том, куда двигаться, пока еще ссор не возникало.

Между тем император Алексей, который обязался обеспечивать сообщение через Малую Азию, укреплял положение христиан в тылу у Крестового похода. Успех франков заставил сельджуков помириться с Данишмендидами, создав таким образом, как только прошел шок от первого поражения, потенциально мощные силы тюрок в центре и на востоке полуострова. Следовательно, политика императора должна была быть направлена на то, чтобы вернуть Византии запад полуострова, где при помощи своего растущего военного флота он мог бы открыть путь к южному берегу и держать его под своим постоянным контролем. Укрепив Никею и обеспечив надежное владение крепостями, которые господствовали над дорогой в Дорилей, он послал своего родича кесаря Иоанна Дуку[59] при поддержке эскадры адмирала Каспакса отвоевать Ионию и Фригию. Главной целью была Смирна, где сын Чаки правил эмиратом, который включал в себя большую часть ионийского побережья и острова Лесбос, Хиос и Самос, пока подвластные ему эмиры владели Эфесом и другими городами побережья. Фригия находилась во власти сельджукских кланов, теперь отрезанных от связи с султаном. Чтобы произвести впечатление на тюрок, Иоанн взял с собой жену султана, дочь Чаки, о передаче которой супругу византийцы еще не успели условиться с султаном. Объединенная атака с суши и моря оказалась непосильной для эмира Смирны, который тут же сдался при условии, что ему разрешат свободно уйти на восток. Видимо, он проводил свою сестру ко двору султана, после чего исчез из истории. Затем почти без борьбы пал Эфес; и, пока Каспакс и его флот оккупировали берег и острова, Иоанн Дука двинулся дальше, захватывая один за другим главные города Лидии — Сардис, Филадельфию и Лаодикею. К концу осени 1097 года вся провинция оказалась в его руках, и он был готов сразу же по окончании зимы наступать во Фригию вплоть до той дороги, по которой шли крестоносцы. Его целью, вероятно, было восстановление византийского контроля над дорогой, которая вела от Полибота и Филомелиона прямо на юг до Атталии, а оттуда вдоль берега на восток, где военный флот предоставил бы ему защиту, и тогда появилась бы возможность заключить союз с армянскими князьями, обосновавшимися в горах Тавра. Таким образом византийцы могли обеспечить путь для доставки снабжения воюющим в Сирии христианам и продолжить начатую работу совместными усилиями всего христианского мира.

Армяне начали переселяться на юго-запад, когда жизнь в долине Аракса и у озера Ван стала небезопасной из-за вторжения сельджуков. Миграция продолжалась все последние годы XI века. Когда крестоносцы пришли в Восточную Малую Азию, ее делила между собой вереница мелких армянских княжеств, протянувшаяся от среднего течения Евфрата в самое сердце Тавра. Эфемерное государство, основанное армянином Филаретом, рухнуло еще до его смерти в 1090 году. Но Торос пока что удерживал Эдессу, где недавно сумел выдворить из цитадели гарнизон тюрок, а его тесть Гавриил еще владел Мелитеной. В Мараше византийские власти, которым крестоносцы возвратили город, признали правителем христианина, одного из ведущих горожан. В Рабане и Кайсуне, находившихся между Марашем и Евфратом, основал небольшое княжество армянин по имени Васил Гох, Васил Грабитель[60]. Торос и Гавриил и, вероятно, еще и Татул служили у Филарета и, подобно ему, начали свою общественную карьеру на административной службе у византийцев. Они не только принадлежали к православной церкви, а не отдельной от нее армянской, но и продолжали именоваться титулами, давным-давно полученными от императора, и при всякой возможности старались восстановить отношения с константинопольским двором, подтверждая ему свою верность. Торос даже получил от Алексея высокое звание куропалата. Эта связь с империей придавала их правлению определенную законность, но более прочное основание для их власти заключалось в готовности подчиниться владычеству соседних тюркских вождей. Торос с необычайной ловкостью настраивал этих потенциальных правителей друг против друга, а Гавриил послал свою жену в Багдад, поручив ей добиться для него признания от высочайших мусульманских властей. Но все эти князья находились в весьма рискованном положении. За исключением Васила Гоха, от большинства соотечественников их отделяла принадлежность к иной вере, сирийские христиане, которые все еще во множестве проживали в этих областях, ненавидели их, а тюрки всем им не доверяли, и только распри мусульман между собой позволяли им пока что держаться на плаву.