Макс в спущенных штанах смотрел, как терзают его однокашницу и будущую девушку, и ничего не делал.

Голос полицейского не позволял ему вмешиваться. Слишком спокойный. Словно для него это самое обычное дело — хватать человека за волосы и швырять на землю, а потом избивать девушку.

«Он полоумный». Осознав это, Макс, однако, не запаниковал, а наоборот, успокоился.

Полицейский сошел с ума. Вот почему не следует ничего предпринимать.

Некоторым людям доводилось умирать, а потом их оживляли. Всего на несколько секунд, когда легкие не работают, электрокардиограмма ровная и признаки жизни отсутствуют. Клиническая смерть. А потом усилиями врачей, при помощи адреналина, электрических разрядов и массажа сердца удается снова запустить сердце, и счастливчики возвращаются к жизни.

Придя в себя, если правильно так это назвать, некоторые из них рассказывают, что, пока они лежали мертвые, у них было чувство, будто они отделились от тела и видели себя на операционном столе, а вокруг — врачей и медсестер. Они смотрели на все сверху, словно телекамера, заключенная в их бренную оболочку (душа, как считают некоторые), освободилась и отъехала назад и вверх.

Что-то похожее в этот момент испытывал и Макс.

Он наблюдал за происходящим издалека. Словно это был фильм или даже съемочная площадка фильма. Жестокого фильма. Голубой огонек полицейской машины. Фары «мерседеса», освещавшие лужи. Темная дымка дождя. Машины, сталкивающиеся на дороге. Далекий звон колокола.

«А я его раньше и не слышал», — подумал Макс.

И этот ненастоящий полицейский, и худенькая девушка на коленях…

«с которой я познакомился сегодня утром»

…плакавшая и пристегнутая наручниками к дверце машины. А еще там был он, в трусах, дрожавший и стучавший зубами, не в состоянии ничего понять.

Идеальная сцена. Хоть снимай.

И самое абсурдное заключалось в том, что это происходило на самом деле и с ним, с ним, обожавшим фильмы экшн, с ним, сто раз смотревшим «Поединок», два раза — «Избавление» и как минимум дважды — «Попутчика», с ним, сидевшим во втором ряду кинотеатра «Эмбасси» с пакетом попкорна и так любившим грубые сцены. Он наслаждался натурализмом. Той необычайной жестокостью, которую смог показать режиссер. Как странно, теперь он тут, в центре действия, именно он, именно он, который так восхищался…

Юноша ничего не делает и ни в чем не принимает участия.

Сколько раз ему в табеле писали эту фигню?

— ОСТАВЬ ЕЕ! — во все горло заорал он, чуть не сорвав связки. — ОСТАВЬ ЕЕ!

Он тяжело, как раненый зверь, ринулся на этого долбаного-сукина-хренова ублюдка, но упал, едва сделав шаг.

Запутался в штанах.

И зарыдал, сидя в холодной темноте.

«Может, я слегка перебарщиваю?»

Жалкое зрелище Вальтера Кьяри, который запутался в штанах и упал в лужу, визжа словно резаная свинья, породило этот вопрос морального порядка в сознании полицейского Бруно Мьеле.

А ведь это была комичнейшая сцена а-ля Фантоцци: этот бедолага в спущенных штанах, попытавшийся на него наброситься и упавший, однако от этого зрелища улыбка сползла с его губ. Ему вдруг стало немного жаль беднягу. Двадцатилетний парень, хныкающий, как сопляк, и не способный взять на себя ответственность. Однажды он смотрел фильм «Медведь», и в тот момент, когда охотники убили медведицу и медвежонок понял, что вся Земля — это большая задница, населенная выродками, и ему надо выживать самому, он, Бруно Мьеле, испытал нечто подобное. Ком в горле и невольное сокращение лицевых мышц.

«Что на тебя нашло?»

«Что на меня нашло?! Ничего!»

Девчонку ему было не жалко.

Наоборот. Она его ударила. И так достала своим истерическим голоском, похожим на жужжание электропилы, что он бы ее и трахать не стал. А вот побил бы с удовольствием. А несчастный парень должен немедленно прекратить нытье, а то он сам заплачет.

Он присел рядом с Валь… Как его зовут? Массимилиано Францини. И обратился к нему голосом сладким, как сицилийский пирог:

— Вставай. Не плачь. Давай поднимайся, на земле простудишься.

Тот не реагировал.

Он, казалось, не слышал, но хотя бы хныкать перестал. Мьеле подхватил его под руку и попытался поднять, но безуспешно.

— Слышь, прекрати. Сейчас я проверю машину, и, если ничего не найду, я вас отпущу. Ты доволен?

Он сказал это, чтобы поднять парня. В том, что он их так просто отпустит, он сильно сомневался. Траву-то они все равно курили. Кроме того, ему нужно было запросить центральный пост, чтобы их проверили, составить протокол. Кучу всего еще надо.

— Вставай, не зли меня.

Ушастый наконец поднял голову. Вся физиономия в грязи, а на лбу появился второй рот, и этот рот блевал кровью. В глазах, светлых и усталых, появилась какая-то странная решимость. Он оскалился.

— Зачем?

— Затем. Не сиди на земле.

— Почему?

— Насморк заработаешь.

— Почему? Почему ты так поступаешь?

— Как?

— Почему ты так себя ведешь?

Мьеле отступил на два шага.

Словно перед ним на земле лежал не Вальтер Кьяри, а ядовитая кобра, раздувавшая капюшон.

— Вставай. Вопросы тут задаю я. Вста…

(«Объясни ему, почему ты так себя ведешь».)

— … вай, — промямлил он.

(«Расскажи ему».)

«Что?»

(«Расскажи ему правду. Ну же, объясни ему. И не надо врать. Объясни это заодно и нам. Чтобы мы поняли. Ну же, расскажи ему, чего ждешь?»)

Мьеле отошел. Он стал похож на манекен. Форменные штаны промокли до колен, куртка в мокрых пятнах — на спине и на плечах.

— Хочешь, чтобы я тебе рассказал? Сейчас расскажу. Сейчас расскажу, раз ты хочешь. — И подойдя к Лопоухому, он схватил его за голову и повернул ее в сторону «мерседеса». — Видишь эту машину? Эта машина выходит с завода без всякого дополнительного оборудования и стоит сто семьдесят девять миллионов с налогами, но ты еще прибавь откидной верх, широкие колеса, автоматический кондиционер, хай-фай установку, самостоятельно меняющую диски, сабвуфер, кожаные сиденья, боковую подушку безопасности и все прочее, и запросто набегут все двести двадцать миллионов. У этой машины тормозная система управляется точно таким же шестнадцатибитным компьютером, какой использует Макларен в «Формуле-1», в коробочку запаян чип, сделанный «Моторолой», он контролирует устойчивость машины, давление в шинах, высоту амортизаторов, хотя это фигня, такое — похуже, конечно, — но есть и в последней модели БМВ, и в «саабе». А вот двигатель, двигатель у нее уникальный, от этого двигателя автолюбители просто тащатся! Шесть тысяч триста двадцать пять кубиков, двенадцать цилиндров из сплава, точный состав которого известен только компании «Мерседес». Этот мотор разработал Ханс Петер Феннинг, шведский инженер, который спроектировал топливную систему для космических кораблей «Шаттл» и для американской подводной лодки «Алабама». Ты не пробовал трогаться с места на пятой? Нет, наверное, но если ты попробуешь, увидишь, что она поедет и на пятой. У нее такой податливый двигатель, что можно менять скорость, не переключая передачи. А разгоняется она так, что запросто обгоняет всякие жалкие спортивные купе, которые сейчас входят в моду, их еще нагло сравнивают с машинами типа «ламборгини» или «Шевроле Корвета», не знаю, понятно ли я объяснил. А какие линии! Элегантные. Строгие. Никакого уродства. Никаких марсианских фар. Никакого пластика. Изысканные. Классический представительский «мерседес». Такая машина у Джанмарии Даволи, ведущего Гран-при, а он мог бы запросто купить себе и «Феррари 306», и «тестаросса», как я — новые сандалии. И знаешь, что сказал наш президент совета на Туринском автосалоне? Он сказал, что это образцовая машина, что когда мы в Италии сможем сделать такую машину, тогда и сможем считать себя истинно демократической страной. Но я считаю, что мы никогда не сможем, нам мозгов не хватит, чтобы выпустить такую машину. Я не знаю, кто твой отец и как он зарабатывает деньги. Ясно, он мафиози, или взяточник, или сутенер какой-нибудь, мне пофиг. Твоего отца я уважаю, он достоин уважения, потому что у него есть «650 ТХ». Твой отец умеет ценить дорогие вещи, он купил эту машину, он потратил кучу денег, руку даю на отсечение, что он не одевается как оборванец, и другую — что он не знает, что ты, сучонок, спер его машину, чтобы покатать свою потаскушку с синими волосами и сережками на морде, чтобы курить в салоне траву и бросать там недоеденные сэндвичи. Знаешь, что я думаю? Я думаю, что вы единственные на свете, кто курит траву в «650 ТХ». Может, какая-нибудь говенная рок-звезда в такой машине и нюхала кокаин, но никто, никто на свете не курил в ней траву. Вы оба совершили кощунство, почти богохульство, когда решили курить наркоту в «650 ТХ», вы совершили такое же преступление, как если бы вы насрали на Алтарь Отечества. Теперь понял, почему я так себя веду?