Я проводил взглядом фигуру дочери и зачем-то еще раз похлопал по карманам, хотя уже тысячу раз убедился в том, что кольца со мной. И ведь не то, чтобы я нервничал…

- Слушай, вот мне интересно… - поинтересовалась Соня, так и не выйдя за дверь.

- Да?

- У вас ведь с ней это давно? Только я ничего не замечала…

- Ты сейчас спрашиваешь или утверждаешь? – усмехнулся.

- Поражаюсь… Тому, как она тебя любит. Это… - моя балагурка-дочка сглотнула и позеленела, кажется, еще сильней. - Это дорогого стоит. Надеюсь, ты понимаешь, что Лилька без тебя никуда. И не станешь делать глупостей.

Конечно, она намекала на пистолет, который нашла у меня в столе, но я сделал вид, что не понимаю ее намеков.

- Все? Или будут еще вопросы?

- Нет. Вопросов больше не будет. Разве что пожелания. – Я удивленно вскинул бровь, и Соня продолжила: - Позволь ей поехать с тобой. Потому что она все равно поедет. Коммерческим рейсом, на перекладных… БлаБлаКаром… как угодно.

- С чего ты это взяла? – невольно сощурился я.

- С того! Мы все поедем… Хотя бы на операцию.

Все… Это кто? Я разрешал только матери. Потому что отделаться от неё было невозможно. Да и мать все же – не любимая женщина. Перед ней за слабость не стыдно.

- Это заговор?

- Нет, папочка, это – любовь.

Сладу нет с этими бабами! Хорошо у меня их только три. А если бы больше было? Любовь у них, видите ли… Я сглотнул собравшуюся в горле соль. Чуть повернул голову и застыл, пораженный. Из-за понятных событий мы не устраивали из нашей свадьбы пышного торжества, но моя мать настояла на том, что у Лили должно быть хотя бы подвенечное платье. Сейчас она была как раз в нем. Хрупкая, как статуэтка. И невозможно красивая.

- Ну, что ты стоишь, Ян? Раввин нас уже, небось, заждался. Еще и тучи заходят… - заявила мать, словно это не из-за нее мы выбивались из графика.

Я отмер, подошел к Лиле и, наплевав на то, что на нас смотрят, прижался к ее виску губами. Замер так на несколько секунд. Как-то даже не верилось, что она – моя. Хотя вчера мы расписались официально, а сегодня собирались провести церемонию по еврейскому обычаю. Ради меня Лиля приняла иудаизм. Я не просил. И не настаивал. Она сама пришла к этому. Еще один компромисс в копилку наших отношений… Еще один мне подарок. Радоваться бы. А у меня зубы ныли. И так хреново было от того, что мне нечем было ей отплатить. Предложить Лиле хоть что-то стоящее. Я даже не мог переступить через собственную глупую гордость и позволить ей поехать со мной. Или… мог?

- Ну что, пойдем?

Она улыбнулась и взяла мою протянутую руку. Вместе мы вышли в сад, где все было подготовлено к церемонии. Погода смилостивилась. Тучи ненадолго разошлись, и яркий луч, подобно прожектору, осветил хупу (1). Я никогда не придавал особенного значения ритуалам и искренне полагал, что этой церемонией скорей отдаю дань предкам, чем что-то еще. По-настоящему я проникся происходящим, лишь когда, следуя обряду, наклонился, чтобы закрыть лицо Лили фатой, и увидел её глаза… Вот тогда меня пробрало. До костей просто. Горло перехватило… и не отпускало еще очень долго. Я едва сумел вытолкнуть из себя положенные мне слова. Голос совершенно не слушался.

Дождь позже пошел. Когда мы уже, пообедав, стали собираться в аэропорт.

- Ну, и чего ты хмуришься?

Лиля обняла меня за пояс и улыбнулась.

- Все нормальные люди после свадьбы в медовый месяц едут, а мы… - не договорил. Лишь рукой взмахнул. И плотнее стиснул челюсти.

- Ты еще можешь взять меня с собой.

Она улыбалась! Улыбалась, хотя её губы дрожали. Я с шумом выдохнул, понимая, что Сонька была права. Я был бы дураком… идиотом последним, если бы оттолкнул Лилю прямо сейчас. Моя гордость не стоила её переживаний. И это был обман чистой воды, думать, будто ей будет лучше здесь… вдали от меня. Потому как, ну, какой, к черту, лучше?!

- Знаешь, ты права.

- Что?

- Ты права. Да-да, не смотри на меня так. Собирайся…

Я, наверное, навсегда запомню тот ее взгляд. Долгий. Недоверчивый. Болезненный. Выдающий все ее страхи и боль. Ее слабость… которую она от меня так старательно прятала. Чтобы меня не расстроить. Меня, понимаете?

И опять это удушье…

- Ну, чего стоишь? Собирайся, Лиль… Время.

- А у меня все собрано, - прошептала она и горько-горько, как ребенок совсем, скривила губы.

Удушье…

- Только ты не думай, что я тебе позволю меня на себе таскать. Или… еще что-то в этом духе.

- Нет, нет, конечно. Я знаю, что не позволишь. Это ничего… ничего, правда. Я буду рядом, когда ты будешь готов.

И ведь была… Ни разу не нарушая установленных мною границ. Была, лишь когда я давал на то разрешение. То есть когда я себя нормально чувствовал. А когда было совсем хреново – я оставался один. По крайней мере, я так думал. Пока однажды, наверное, в одну из самых своих хреновых ночей, я не вышел из палаты и не увидел… ее. Свет в больничном коридоре был приглушен. Я сделал несколько шагов, прежде чем дошло, что силуэт на стульях в углу – это не игра света, а вполне живой и конкретный человек. Моя жена. Лиля спала. Полусидя. На стуле. В руках - пластмассовая вилка. Тарелка с чем-то недоеденным поверх огромной сумки с ноутбуком рядом. И два стаканчика из-под кофе.

Я смотрел на неё и смотрел. Забыв уже о том, зачем вышел из палаты и куда держал путь. Да и о том, как мне плохо физически. Потому что это как-то сразу вдруг отступило перед совсем другим чувством, что рвалось у меня из груди.

Зато сразу вдруг стало понятно, почему она мне так легко уступила. Да потому, что на деле один черт собиралась сделать все на свой нос! И я даже думать не хотел, сколько времени она провела на этом проклятом стуле. Внемля моим идиотским требованиям, но в то же время оставаясь верна своим представлениям о правильном.

Стоять я долго не мог. Поэтому опустился с ней рядом. Проклятый стул скрипнул. Она открыла глаза.

- Ян? – улыбнулась, а потом, сообразив, где мы и что… подскочила. – А ты почему здесь сидишь? Врача позвать, да?!

Я отрицательно качнул головой. Как-то… слишком быстро она проснулась. Я еще не успел совладать ни с собой, ни с собственным голосом.

- Тебе нехорошо?

Снова «нет» головой и взгляд куда угодно в сторону, потому что, ну, правда, ведь я тысячу лет не плакал, не буду и тут.

- Вкусно? – просипел, чтобы сказать хоть что-то, глядя в гребаную тарелку.

- Не очень-то.

- Зачем тогда ешь?

Какой глупый разговор! Но иногда именно такие разговоры - спасение. Когда о важном говорить нет сил.

- Чтобы ты не волновался о том, что я плохо питаюсь.