А ф а н а с ь е в. Да, ваш брат тоже, знаете…

П и в о в а р о в - п е р в ы й. Я, товарищ командир, не о брате говорю. На нашей лодке слабых нет… Вот Фома Петрович в солдатской стойке двухпудовой гирей свободно крестится.

А ф а н а с ь е в. Здорово! (Останавливается у телефонного аппарата аварийного буя, снимает трубку, прикладывает к уху, продувает.) А почему треск?

П и в о в а р о в - п е р в ы й. Я ежедневно проверяю аппарат, товарищ командир.

А ф а н а с ь е в (снова продувая). А все-таки треск имеется! В мембране! Телефон аварийного буя должен работать безотказно. Разберите его и удалите шум.

П и в о в а р о в - п е р в ы й. Есть! Разрешите сейчас?

А ф а н а с ь е в. Да, пожалуйста! (Уходит во второй отсек.)

Пивоваров-первый открывает крышку аппарата, вывинчивает части, кладет их в карман, аппарат же ставит на место. Продолжает стоять вахту в первом отсеке.

Пауза.

Через переговорную трубку доносится приказание: «Очередной смене приготовиться на вахту!»

Пауза.

«Очередной смене приготовиться на вахту!» Правая дверь открывается, и один за другим в отсек входят матросы  Г р у ш е в с к и й, Д ж и б е л и, Б е р м а н  и  П а н ы ч у к.

Б е р м а н. Вот и все! Закончили плаванье. Дальше дежурим на берегу.

Д ж и б е л и. Я тоже так думаю. Вы, конечно, довольны, товарищ Грушевский?

Г р у ш е в с к и й (взволнованно). Очень!

П а н ы ч у к (вдруг). А это еще неизвестно…

Г р у ш е в с к и й. Что именно?

П а н ы ч у к. Что не придется в море дежурить. На флоте о некоторых вещах не принято говорить с полной уверенностью. Командир нашей лодки, например, сроду не скажет: «Я приду туда-то в шестнадцать тридцать».

Б е р м а н. А как же?

П а н ы ч у к (многозначительно). Он скажет: «Я надеюсь прийти!»

Пауза.

П и в о в а р о в - п е р в ы й. Слушай, товарищ Грушевский…

Г р у ш е в с к и й. Да.

П и в о в а р о в - п е р в ы й. Сделай одолжение, подежурь за меня в отсеке.

Г р у ш е в с к и й. Ну вот! (Берману.) А ты говорил, что дежурить больше не придется.

П и в о в а р о в - п е р в ы й. Всего несколько минут. Мне надо только наладить…

Г р у ш е в с к и й. Давай, но прошу — поскорей. (Становится на место Пивоварова-первого.)

П и в о в а р о в - п е р в ы й. Я моментом! (Быстро уходит.)

Матросы расходятся по отсеку. Джибели причесывается. Берман устраивается поудобней около своего шкафчика и, вынув оттуда тетрадку, начинает что-то писать. Панычук направляет бритву. Входит  с т а р ш и н а  Г р и г о р ь е в. Он сразу же проходит к торпедным аппаратам.

Г р и г о р ь е в. Аппараты сухие?

П а н ы ч у к. Так точно!

Г р и г о р ь е в. Проверим! (Проверяет аппараты. Видит Бермана.) Как свободное время, так все пишет и пишет. Неужели у вас такая обширная родня, а?

Б е р м а н. Это так… личные записи…

Г р и г о р ь е в. Дневник ведете, что ли?

Б е р м а н. Нет, не дневник.

Г р и г о р ь е в. А что же тогда?

П а н ы ч у к. Очередное задание выполняет!

Г р и г о р ь е в. Пока общие фразы. Нельзя ли конкретней?

П а н ы ч у к. Можно, Фома Петрович. Мы же все учимся на заочных курсах…

Г р и г о р ь е в (глядя под аппарат). Это плохо!

Г р у ш е в с к и й. Что плохо: что учимся?

Г р и г о р ь е в. Нет, что грязь под аппаратом. Раньше чем готовиться к увольнению и наводить на себя красоту, надо ее навести в своем заведовании! А ну-ка, прекратить бритье!

П а н ы ч у к. Есть, Фома Петрович! (Грушевскому.) Пошли, Саша!

Панычук и Грушевский идут к торпедным аппаратам и принимаются за чистку.

Г р и г о р ь е в (Берману и Джибели). А что вы все учитесь, это хорошо! Желаю успеха!

Б е р м а н. Спасибо, Фома Петрович.

Г р и г о р ь е в. Читайте побольше, слушайте специалистов и тогда всего добьетесь. Но практику не забывайте. Без нее всем вашим знаниям — копейка цена!

Д ж и б е л и. Вот как раз я хотел сказать, дорогой Фома Петрович. В том учебном практическом походе у меня опыта прибавилось больше, чем за два года занятий.

Г р и г о р ь е в. Это вы хватили, товарищ Джибели.

Д ж и б е л и. Честное слово, нет. Смотрите: ведь мы все делали так, как на войне. Разве это в книгах прочтешь? Хотя бы позавчера: ночь, тишина… вокруг тебя вода чернее крыла горного ворона. Лодка плывет, как человек, у которого остановилось сердце.

Г р и г о р ь е в (хитро). Значит, как покойник?

Д ж и б е л и. Нет. Тихо плывет. Только перископ — зоркий глаз — смотрит вперед… А впереди — враг. Опасность вокруг нас: она рядом, здесь. Но нам не страшно. Мы должны победить!

Г р и г о р ь е в. Меньше страсти, товарищ Джибели.

Д ж и б е л и. Есть меньше страсти, товарищ старшина. (С возрастающим азартом.) Наш «Дельфин» подкрадывается все ближе и ближе. Вот уже хорошо видим корабли противника. Короткий приказ… Торпеды несутся на врага, и каждая достигает цели! (Пауза.) В этом походе я научился воевать.

Г р и г о р ь е в. Приятно слышать! (Поднимает крышку люка и спускается в трюм под палубу.)

Пауза.

Г р у ш е в с к и й (Панычуку). Я ее увижу сегодня, Паша.

П а н ы ч у к (продолжая работать). Обязательно! И я по ней сильно соскучился.

Г р у ш е в с к и й. Многое передумано за это время, Паша. Может, я был к Наде недостаточно внимательным?

П а н ы ч у к (пожимая плечами). Неблаговидных поступков я лично не замечал.

Г р у ш е в с к и й. Ведь в плаванье вот уже сколько…

П а н ы ч у к. Ну, за такое время, я думаю, ничего особенного случиться не могло. Все обойдется… Сегодня воскресенье, Надя свободна, встретит тебя. А чтобы больше не было думок, завтра же все приведете в законный порядок.

Г р у ш е в с к и й. Обязательно. Я вчера, Паша, видел какой-то необычайный сон.

П а н ы ч у к. Когда любишь девушку, так она и во снах с тобой.

Г р у ш е в с к и й. Нет, Наденька тут ни при чем. Думал я о ней, а сон был… исторический. Будто наша лодка — «Наутилус». Я — капитан Немо. Вы все — мои верные спутники, смелые борцы за свободу… Я стою, скрестив руки, и смотрю на тонущий военный фрегат. Сабля, пистолеты за поясом…

Все притихли, слушают.

Г р и г о р ь е в (появляясь из люка). Литература!

Грушевский оборачивается.

(Садится на палубу.) Литература, говорю, товарищ Грушевский. Я все-таки удивляюсь: человеку с десятилетним советским образованием, — подчеркиваю, советским, — торпедисту Грушевскому снятся почему-то какие-то очень… нереальные сны. Я, например, снов никогда не вижу: нервы мои в исключительном порядке, но если бы мне и причудилось какое приключение, то уж наверняка из нашего морского быта! (Вылезает из люка и закрывает его.)

П а н ы ч у к (улыбаясь). Так это же не кино, товарищ старшина. Что приснится, то и приснится!

Г р и г о р ь е в. А я знаю причину таких сновидений! Больно спокойно настроены, товарищ Грушевский! Я вам советую чувствовать себя всегда как перед боем, а не как после боя. Корея в огне? Во Вьетнаме, в Индонезии — война, в Испании — гад Франко. Дальше! Атлантический пакт! Американцы создают заново западногерманскую армию и «стращают» сверхатомными, водородными бомбами! Обстановка не очень-то спокойная. И не те сны вам снятся, товарищ Грушевский, явно не те! На кой черт вам этот Немо, — я ничего не говорю, он вполне приличный был мужчина, — когда мы имели таких героев, как товарищ Лунин, Фисанович, Стариков, Гаджиев или Колушкин, Иван Александрович? Их атаки, их прорывы в базы врага… Вот у кого нам учиться! С кем из них может сравниться ваш капитан Немо?

П а н ы ч у к. Да что вы, товарищ старшина, до этого бедного Жюль Верна причепылысь? Он сам по себе, а мы…

Г р и г о р ь е в. Вы подождите! Уж раз вас так тянет на события прошлого, то у меня