Зоя фыркнула и, не дожидаясь команды, ввела лопасти крючков в разрез мышцы. Растянув крючки, она открыла брюшину.

– Ого, – сказал Колдунов, – средневековье какое-то.

Стас заглянул в рану из-под руки профессора. Париетальная[13]брюшина была тусклой и серой, хотя в норме ей надлежало иметь приятный цвет слоновой кости.

– Нужно ограничить рану, прежде чем вскрывать брюшную полость. Иначе вся дрянь хлынет в подкожную клетчатку, и рана нагноится.

– Она и так нагноится, не переживай. – С этими ободряющими словами Ян Александрович тщательно закрыл подкожную клетчатку и мышцы салфетками.

Стас наладил инфузию антибиотика и проверил показатели гемодинамики. Пока все шло гладко, несмотря на чрезвычайно запущенный гнойный процесс.

Зоя, следуя классическим канонам, пыталась взять край брюшины в зажим, но воспаленная ткань расползалась.

– Ваши кохера не держат, – заметила она и уронила крючок.

– Зоя Ивановна! – возмутилась операционная сестра.

Упавший инструмент считался плохой приметой. Значит, в их смену будет еще одна экстренная операция.

– Что там у нас упало? Фарабеф[14]? О, тянет как минимум на ножевое! – Колдунов улыбнулся под маской. – Тебе хорошо, Зоя Ивановна, ты домой пойдешь, вот и кидаешься инструментами. Так, шутки в сторону. Посмотри, какой кошмар в животе.

Все дни, что больной просидел дома, его организм яростно боролся с болезнью, окружая воспаленный аппендикс мощным воспалительным валом. Это спасло от распространенного гнойного перитонита, но работа хирургов многократно затруднилась. Нужен огромный опыт, интуиция и, что лукавить, везение, чтобы выделить червеобразный отросток из отечных, слипшихся между собой тканей. Можно ранить толстую кишку, в этом случае безобидная аппендэктомия моментально превратится в большую полостную операцию. Миллиметр за миллиметром продвигаясь в этом месиве, Ян Александрович, кажется, не дышал от напряжения.

Наконец он захватил основание отростка:

– Есть! Давай кетгутишку[15]! Сейчас от купола слепой кишки отойдем, дальше проще будет.

Через минуту отросток покоился в майонезной банке, залитый формалином. Самый трудный этап операции позади, теперь всем членам операционной бригады можно немного расслабиться.

– Надо же было довести себя до такого! Его счастье, Ян, что ты дежуришь. Другой бы кто не рискнул разбирать этот гнойник, сунул бы салфетку с мазью и ушел из живота. Я смотрю, тебе вообще везет со сложными случаями. И им с тобой, конечно, тоже.

– Задолбали уже эти вихри яростных атак. Что ни смена, то или полостная операция, или эксклюзив, как сейчас. Со мной никто дежурить не хочет, карма, говорят, у вас плохая. Ну, карма не карма, а голова точно ни к черту не годится. Другой раз как зомби хожу.

– Как ты свихнуться не боишься, работая в таком режиме?

– Да мне хорошо, Зоя! – Колдунов кинул последний взгляд в брюшную полость, тщательно осушил ее и, попросив сестру сверить количество тампонов и инструментов, стал зашивать брюшину. – Я занимаюсь любимым делом ради любимых людей, что еще нужно?

Прооперированный больной прекрасно выходил из наркоза, и Стас решил сесть за очередную порцию дневников. Он гордым взором окинул реанимационную палату, словно падишах свои владения. Пациент, выведенный из клинической смерти, чувствовал себя вполне прилично, показатели гемодинамики оставались стабильными, и сердце устойчиво держало синусовый ритм. Бывший физик пришел в сознание и, убедившись в том, что жив, улыбался Стасу.

Спасены две жизни, а дежурство еще не кончилось. Какие еще приключения готовит сегодняшняя ночь? Стас чувствовал, что ему все по плечу.

Вдруг ему нестерпимо захотелось рассказать о сегодняшнем дне Любе. Но она замужем и слушает сейчас кого-то другого. Он представил, как они с мужем сидят на кухне, Люба наливает чай, смешно округляет глаза и кивает в такт его словам. Она чужая жена, поэтому нужно как можно скорее забыть о ней. Нужно привыкнуть к тому, что они никогда не будут вместе. Теперь он знает, где она живет, но идти туда нельзя.

Несколько дней назад Зоя приглашала его в гости... Наверное, ей что-то было от него надо, например, починить компьютер. Пришлось отказаться, поскольку Стас знал – если он окажется в Любином доме, никакая сила не удержит его от звонка в ее дверь. Увы, он не только вожделел эту женщину, потребность просто говорить с ней, хвастаться своими достижениями и горевать о неудачах была едва ли не более сильной, чем сексуальное желание. Как хорошо, когда близким интересно, что происходит с тобой!

С Варей они вместе работали и вместе учились, но делиться с ней Стас немного стеснялся. Она всегда ревновала к его успехам, и он чувствовал эту ревность. Наверное, поэтому и забрала себе стажировку, догадался Стас. Чтобы иметь хоть один козырь, хоть в чем-то быть лучше его.

На самом деле его мало интересовали Варины профессиональные качества. Пусть работает, если нравится, а нет – так нет, он как-нибудь извернется и прокормит семью. В семье его родителей основным работником всегда был отец.

«Запомни, Стас, – говорил он, – все мужчины отвечают за весь мир в целом, а каждая женщина за каждую семью в отдельности. Другими словами, от тебя зависит, каким будет окружающий тебя мир, а от твоей жены – каким будешь ты сам».

Стас впитал это старомодное мировоззрение. Познакомившись с Варей, он полностью погрузился в работу, предоставив ей заботиться обо всем остальном. Но он забыл еще одну заповедь отца: «Ты можешь получить от супруга только то, что дал ему сам».

Все правильно, он же не интересовался Вариными успехами на работе, вот и она перестала следить за его карьерой.

С тех пор как Варя уехала, они звонили друг другу всего несколько раз, в основном переписывались по Интернету, но Стас ограничивался общими фразами. Даже не написал ей про то, как сломал кардиограф.

И в то же время ему было ужасно приятно, что о его геройском поступке узнала Люба.

Стас усмехнулся. Варя в Англии, Люба замужем, обе женщины далеки и недоступны. Но к Варе его сердце не стремилось, а образ Любы все время был рядом. Странно, он так мало ее знает, но все его мысли текут как бы в беседе с ней, она ни на секунду не покидает его сознания. Что бы он ни делал: давал ли сложный наркоз, выводил ли больного из клинической смерти или просто шел в магазин за чаем, – он все время думал, что бы сказала Люба, если бы увидела его сейчас.

Люба вошла в кафе и осмотрелась. В полумраке она еле разглядела Зою, которая сидела за самым дальним столиком в компании Тани, бывшей жены Максимова. Люба поморщилась. Последнее время у нее было не то настроение, чтобы любезничать с малознакомыми людьми, а Зоя, приглашая ее, не сказала, что будет не одна.