Люба задумчиво отколупывала ногтем этикетку с бутылки. Был у нее такой невроз – сдирать наклейки. Она поняла, что хотела сказать Зоя этим поучительным рассказом. Если Ваня завтра бросит Зою, а Миллер разведется с Татьяной, станет ли от этого легче Любе? Может быть, она испытает секундное моральное удовлетворение, капельку позлорадствует, но и только.

Зоя посидела еще немного, рассказывая истории времен своей бурной молодости. Люба слушала. Она умела слушать, и не только из вежливости. Рассказы можно было использовать в сценариях: у кого-то взять манеру говорить, у кого-то – интересное словечко или речевой оборот. Только вот она никак не могла приучить себя носить блокнот или записную книжку, поэтому многое из ее наблюдений попросту забывалось.

«Следующий сценарий я напишу про Стаса, – подумала она, когда Зоя ушла. – Я забуду про свои терзания и с головой окунусь в работу. Поселюсь в вымышленном мире, и никто меня оттуда не достанет. Напишу про женщину, такую как я, только отоварю ее нелюбимым мужем, и пусть у нее будут дети. Она у меня влюбится в молодого врача, в точности такого как Стас, но собственными руками вырвет эту глупую любовь из своего сердца. У нее это получится, не то что у меня. Она сделает это ради детей».

Люба заварила чаю и почувствовала, что голодна. Что хуже – терпеть муки голода или вылезать из уютного халата? Халат победил. «Ничего, стройнее буду», – подбодрила она себя, включила ноутбук и стала набрасывать план будущего сценария.

Дети немного ее смущали, обычно она старалась не писать о том, чего не знает, а о детях Люба знала очень мало. Все ее эмоции по поводу детей заключались в переживаниях, что их у нее нет. Желание стать матерью было основным побудительным мотивом выйти замуж за Максимова. Рожать ребенка «для себя», как делали, отчаявшись найти спутника жизни, некоторые женщины ее возраста, Люба была еще не готова.

Итак, решила она, героиня будет семейной женщиной, а герой... Она сделает его в точности таким как Стас – молодым, азартным, смелым и в то же время немного застенчивым. Он будет так же увлечен работой, а его мимолетную влюбленность она превратит в страстную любовь, и никакой жены пусть у него не будет. Героиня сама отвергнет его. Пожертвует любовью ради детей. Нет, не так! – решила Люба злорадно. Она поймет, что просто его не любит.

Руки весело застучали по клавиатуре, и Люба показала Стасу язык. Героиня поймет, что муж, пусть не такой пылкий, гораздо ближе и роднее ей, чем этот идальго на пособии. А герой пусть любит ее всю жизнь. Или вообще пусть отдаст эту жизнь за нее в конце сериала. Это будет мощный душещипательный финал, бабы зарыдают у экранов! Разошедшееся воображение тут же нарисовало ей последнюю серию во всех подробностях. Он умирает у героини на руках, предварительно закрыв ее своим телом от... От чего? Бандитского ножа, например. Допустим, ее хотели убить конкуренты мужа по бизнесу, а герой узнал об этом и успел в самый последний момент. Или возьмем какое-нибудь недружелюбное природное явление. Ладно, само потом придумается... Значит, лежит он у нее на руках и говорит: «Я не жалею, что умираю. Ведь я знал тебя, а это самое большое счастье, которое только может испытать человек!»

А она, вот уж дура, вместо того чтобы бежать за «скорой», прижимает его голову к своей груди и шепчет: «Не покидай меня... Я не смогу без тебя жить! Только сейчас я поняла, что твоя любовь давала мне силы все эти годы». «Ты должна... у тебя дети...»

Как в индийском кино, расхохоталась Люба. И вдруг ей стало как-то неуютно, зябко.

– Господи, что же я делаю? – воскликнула она, поспешно стерла строки про смерть главного героя и заколотила кулаком по столу, плюя через левое плечо.

Ложась в постель, она неумело перекрестилась. Не дай Бог, ее дурацкие фантазии накликают на Стаса что-нибудь плохое! Нет, она напишет так, что у него все будет хорошо. Лучше умрет главная героиня. Да, определенно. Она будет весь фильм подавлять в себе любовь, но, погибая, признается ему. Он погорюет, а потом встретит хорошую девушку, и все у него будет хорошо...

У Стаса вдруг образовался выходной день. На жаргоне медиков – «отсыпной». («Только вот никто нам ничего не отсыплет», – сокрушалась Зоя Ивановна.) Настоящий целый выходной, когда можно хоть до двух часов лежать в постели!

Стас так и сделал, отсыпаясь за целую неделю, и, если бы не сосед по комнате, наверное, вообще не встал бы. Но сосед, вернувшись с занятий, решил пообедать и так загремел кастрюлями, что Стас проснулся.

Угостившись тарелкой супа, он оделся и вышел на улицу. Первым делом зашел в библиотеку и обменял давно просроченные книги. Других дел в городе не было, но возвращаться домой не хотелось. Стас остановился возле Дома тканей на улице Комсомола и, размахивая пакетом с книгами, стал думать, куда бы направиться. Прохожие, спешившие мимо, толкали его, разойтись на узком тротуаре было трудно.

Вдруг он услышал стук электрички со стороны расположенного в двух шагах Финляндского вокзала. Когда на пятом курсе у них была психиатрия, Стас ездил с этого вокзала в психиатрическую клинику в Удельной. У них в группе даже песня была на мотив «Соловьиной рощи» про эту больницу, сейчас Стас помнил только припев: «Из палат несется дружный мат».

Удельная – это же недалеко от Любиного дома. Несколько остановок на маршрутке. Стас решительно зашагал на вокзал и купил билет. Он не пойдет в гости, просто погуляет возле дома. Вдруг встретит?

Поговорит с ней немножко. Скажет: «Видите, Люба, судьба все время сталкивает нас».

Он неудачно выбрал маршрутку – не доезжая двух кварталов до Любиного дома, она сворачивала в другую сторону. Стас пошел пешком.

Он решил срезать дорогу через парк, вошел в тенистую аллею, вдохнул свежего воздуха и почувствовал себя так, словно попал на другую планету. Многие месяцы до этого его мир ограничивался лампами дневного света и жирно блестящими стенами больницы, выкрашенными голубой масляной краской. Он и забыл, что на свете есть солнце, деревья и люди, одетые не в белые халаты или больничные пижамы. С удовольствием Стас разглядывал хорошеньких нарядных девушек и молодых мамаш с колясками.

Стоял теплый летний день, но в воздухе уже ощущалось скорое приближение осени. Солнышко пригревало мягко, ласково, и небо было по-осеннему хрустально-прозрачным. В густых зеленых кронах деревьев проглядывали пожухлые листочки, в воздухе летали паутинки, и, приглядевшись, Стас увидел смешные ежики каштанов.

На лужайке два крепких, загорелых, как индейцы, мужика в грязных джинсах со страшным треском косили траву. И эта трава пахла тоже по-осеннему – горьким, терпким ароматом печали и скорой разлуки.

Стас купил в палатке мороженое и на ходу съел вафельный рожок, ловя языком стекающие капли. Мимо, громко топая, пронеслась группа бегунов в шортах, со старомодно привязанными к груди большими полотняными номерами. Во время учебы в академии Грабовский тоже бегал кроссы. С тех пор прошло всего два года, а казалось, целая жизнь.