В них врезался школьный автобус; он был в огне, стоял, накренившись над кюветом, и из него через заднюю дверь, крича, вылезали девочки. Он бросился к той, на которой горела одежда, столкнулся с Бедой, устремившейся к ней же, повернул к другой и ладонями стал сбивать на ней пламя. Оба санитара, сидевшие впереди, раньше поняли ситуацию и успели к автобусу.

— Кто-нибудь есть внутри? — опомнившись, крикнул Билл.

И тут же увидел, что есть. Он действовал методически — обернул кулак носовым платком и разбил окно. Водитель автобуса набросил свой габардиновый пиджак на подоконник, и вдвоем они вытащили девочку. Билл уже сам горел и окунулся в кювет с водой. Подъехали еще пять или шесть машин — теперь у них была подмога. Быстро сделали перекличку: все девочки были в наличии.

— Кто-нибудь, кто близко живет, привезите муки, — сказал Билл. — Вы, девочки, полезайте в санитарную машину — все. Санитар, станьте у двери, проследите, чтобы ни на ком не тлела одежда. Если есть сомнение, в машину не пускайте.

— Да, доктор.

— И сразу езжайте, как можно быстрее. Отделение экстренной помощи.

— А вы, сэр?

— Неважно. Меня кто-нибудь подвезет.

Он вернулся к канаве и облепил руки жидкой грязью, потом увидел рядом Беду — она делала то же самое.

— Давайте попросим кого-нибудь с машиной, — сказал он. — Может быть, теперь они нас пустят, а?

— А мистер Джонстон?

— О нем я не подумал. Он едет с санитарами в больницу. Надеюсь, на нем не сидят.

— Не сидят. Санитары вынесли его, чтобы освободить место. Лежит на той стороне дороги.

— Жив?

— Чрезвычайно. Его два раза пытались вернуть в машину.

— Старый черт. Сейчас сниму с него носок или выясню, в чем дело.

Присев перед Джонстоном, чтобы проверить пульс, он повторил свою угрозу.

— Нет, не снимете, — отозвался Джонстон.

— Это почему же?

— Потому что он снят. Мне стало немного стыдно оттого, что вам приходится так работать, и я решил снять его сам.

Билл наклонился к голой ступне.

— Черт, чтоб мне провалиться. Всего-навсего сверхкомплектный палец!

— По-вашему, всего-навсего! Он всю жизнь мне отравлял.

— Завтра мы его отнимем.

Билл выпрямился. Перевел дух.

— Так вот в чем было дело. Значит, это будет стоить вам всех расходов, которые пойдут на девочек.

— Нет, — возразил мистер Джонстон, упрямый, как всегда. — Это будет стоить мне постройки педиатрического отделения вашей чертовой больницы — если вас примут назад. Вас и вашу приятельницу.

В конце 1935 года Фицджеральд начал цикл рассказов о девочке-подростке. Сверстница Скотти Фицджеральд, Гвен, девочка с «ясными голубыми глазами», живая и любопытная, с интересом к мальчикам, хорошим новоанглийским колледжам, Нью-Йорку, имеет много общего к той Скотти, которую мы представляем себе по хорошо известным письмам Фицджеральда к дочери.

В середине декабря он писал Гарольду Оберу:

Фицджеральд еще оправлялся после тяжелейшего гриппа, во время которого харкал кровью, но был полон оптимизма в отношении своей работы. «Я с удовольствием писал этот рассказ — второй такой случай за год хороший признак». Всю весну он усердно писал и переписывал этот рассказ. Обер с энтузиазмом воспринял идею цикла о Гвен — не в последнюю очередь потому, что это могло избавить Фицджеральда от необходимости снова писать сценарии. «Думаю, это гораздо разумнее для Вас — работать над циклом рассказов, чем в Голливуде, так что забудем о нем».

«Пост» принял первый рассказ о Гвен «Несказанно милая» и напечатал его 18 апреля 1936 года, не дожидаясь «Жемчуга и меха», который, по плану Фицджеральда, должен был ему предшествовать. А «Жемчуг и мех» журнал отверг, потребовав существенных переделок. Фицджеральд был огорчен, но вместо этого занялся сценарием «Балетные туфельки», а Оберу ответил: «Я провел утро за написанием этого письма: естественно, я разочарован тем, что «Посту» не понравился рассказ о Гвен; сейчас должен отдохнуть, а днем сяду за работу — надо как-то заработать денег, но не знаю, за что взяться». Денежные трудности Фицджеральда отразились на семье Гвен: Депрессия разорила ее отца, и он, естественно, был вынужден во многом ей отказывать.

Фицджеральд вскоре вернулся к «Жемчугу и меху», но отказался от переделок, предложенных Обером и его помощницей Констанцией Смит. Оберу не нравился весь эпизод с поездкой в такси на юг города и пустынностью Кингсбриджа в красивом изображении Фицджеральда: «История с такси мне кажется во многом неправдоподобной… Я навел справки касательно станции метро на углу Кингсбридж-авеню и 230-й улицы — район так же плотно заселен, как любой другой в Нью-Йорке. Поезда метро ходят каждые три-четыре минуты. Если кому-то надо быстро доехать от 230-й улицы до 59-й, ему не придет в голову брать такси, и станций метро в безлюдных районах, как Вы описываете, — нет». У Смит было свое возражение: «Кто поедет весной в Вест-Индию с шиншилловой шубой?» Когда «Пост» вторично отверг рассказ, Фицджеральд решил больше не предлагать его журналу. Из бумаг Обера явствует, что 14 мая 1936 года уничтожены три варианта рассказа. Тринадцатого июня «Пост» все же напечатал еще один рассказ о Гвен — «В доме». За шесть дней до этого «Жемчуг и мех» был продан за 1000 долларов журналу «Пикториал ревью». Имена персонажей были изменены во избежание конкуренции с «Пост». Но рассказ так и не был опубликован: «Пикториал ревью», популярный в начале 30-х годов женский журнал с тиражом в два с половиной миллиона, весной 1939 года тоже стал жертвой Депрессии и скончался.

I

Полдня в субботу Гвен ходила по магазинам и в шесть вернулась с тяжелой ношей. Среди прочего она приобрела две дюжины жестяных цилиндриков, чтобы накручивать на них волосы перед сном и спать в них ночью; набор причудливых искусственных ногтей, нарушавших все договоры по разоружению; шесть вымпелов Флота, Принстона, Вассара и Йеля и пачку туристских брошюр, описывающих путешествия на Бермуды, Ямайку, в Гавану и Южную Америку.