— Господь не забудет, что ты дал нам новый орган, — сказал воскресающему Джеку святой отец.

— Даст ли нам Господь новый орган, когда наш выйдет из строя, вот в чем вопрос, — отозвался Джек.

Ему Джек исповедовался, лежа между двух букетов роз, которые Алиса меняла два раза в неделю, пока Джек не сказал, что в палате пахнет, как на поминках[44], и тогда розы она заменила геранью в горшках, а на тумбочку у постели поставила искусственную розу в вазе.

— А я-то думал, ты со всем этим завязал, — сказал я. — Думал, у тебя теперь другие заботы.

— А что, по-твоему, мне делать, когда в меня выпускают пять пуль, а я не умираю?! Поневоле начинаешь думать, что неспроста меня жить оставили.

— Оставили на десерт, да? Для меня это классика, Джек. Стоит изрешетить человека пулями — и он становится святым.

— А ты со своими воскресными завтраками? Молчал бы уж, папа римский!

— Не папа римский, а демократ из Олбани. Ничего не поделаешь, таковы условия игры.

— Ты, значит, демократ, а я заболел святостью, так? Что ж, против такой болезни я не против.

— То-то и видно: исповеди, молитвы, попы. Вот что бывает, когда сам в себя стреляешь.

— Не понял.

— Я сразу сообразил, что ты все это сам подстроил.

— Что я подстроил?!

— Ну, подумай сам: как все это могло произойти без твоего ведома? Вы разговаривали без свидетелей, ты знал, кто они. Хотя сам я не гангстер, но прекрасно знаю, как используются такого рода посредники. У тебя ведь и в мыслях не было куда-нибудь эти деньги вкладывать. Ты получил именно то, что хотел. Я преувеличиваю?

— Я смотрю, у тебя буйная фантазия, дружище. Теперь понятно, почему ты одерживаешь в суде победу за победой.

Но когда он поднял на меня глаза, борозда треволнений превратилась в знак вопроса. Он провел — не без удовольствия? — кончиками пальцев по своей перебинтованной груди и воззрился на меня, всем своим видом словно бы говоря: «Может же прийти в голову такое?! Джек-Брильянт подстроил покушение на самого себя? Какая нелепость».

Он провел пальцами по четкам, висевшим на спинке кровати, над его правым плечом, словно это были не четки, а клавиши музыкального инструмента, исполнявшего ту музыку, которую он хотел слышать, — органную. Новый орган в церкви Скелли. Никаких слов, только одна музыка. Такую музыку исполняют во время Благословения, сразу после торжественной мессы. Впрочем, слова есть. Старинные слова. «Tantum Ergo». Латынь никогда не забываешь — вот только что она значит?! Tantum ergo sacramentum, veneremur cernui; et antiquem documentam, Novo cedat ritui[45].

Мост.

Какой-то свет впереди.

Что-то с ним происходило — теперь Джек это знал точно.

— Я хочу, чтобы ты замолвил за меня словечко, — сказал мне Джек. Он оправился после моей дерзости и теперь восстанавливал отношения «клиент — юрист», пытаясь поставить меня на место. — Я хочу, чтобы ты поговорил кое с кем из влиятельных людей. С парочкой судей и фараонов, с двумя-тремя бизнесменами и составил себе мнение о том, как они мое положение оценивают. Фогарти тоже этим занимается, но не с этими же акулами ему разговаривать. Проведут в два счета. Как младенца. Я-то с этими ублюдками всегда поддерживал личный контакт, посылал им виски, давал деньги на их предвыборную кампанию, да и на лапу тоже давал. Вся эта шпана передо мной в долгу, но газеты сейчас вокруг меня такой шум подняли, что боюсь, не испугались ли они…

— «Простите, ваша честь, вы и теперь не откажетесь от пачки «зеленых» в благодарность за поддержку бутлегера и вымогателя, который к тому же отличается удивительным умением прятать своих конкурентов так, что их невозможно найти?» Я так должен сформулировать свой вопрос?

— Формулируй, как хочешь, Маркус. Это тебе решать. Меня им представлять не надо. Если они готовы сотрудничать — хорошо, если нет — обойдусь без них. Хотят они или нет, а у Джека-Брильянта в Катскилле большое будущее.

— А тебе не кажется, что для начала тебе бы следовало образумиться?

— Ты не понимаешь, Маркус. Если правильно себя повести, можно ведь в Катскилле целую империю создать. Уже сейчас. Такую же, как Капоне создал в Сисеро. Не спорю, дело это не простое, ну и что с того? Зато если сейчас притормозить, за меня это дело сделают другие, понял? Да и время поджимает. Сейчас итальяшки пойдут на меня войной.

— По-твоему, они в Катскилл не доберутся?

— Доберутся. Конечно, доберутся. Но там-то я буду во всеоружии. Это как-никак моя территория.

Я часто размышлял над тем, была ли жизнь Джека трагической, комической, трагикомической или же просто путаной, какой попало. Должен сознаться, что в то время я больше склонялся к последнему варианту. И то сказать: в корне меняет всю свою жизнь, как будто она только что началась, мечтает о создании гигантской империи. Для него это был поворот на сто восемьдесят градусов, и мне казалось, что поступает он безрассудно, — другие, впрочем, сочли бы этот шаг попросту нелепым. Но каким бы этот шаг ни был, свидетельствовал он — при том, с какой скоростью Джек собирался осуществить свои планы, — что находится он во власти навязчивой идеи.

Весь разговор о Катскилле можно было бы объяснить ненасытной алчностью Джека, если бы не одна вещь, которую он мне сообщил. Но сначала вернемся к эпизоду 1928 года, когда Джека и его людей застали с поличным в двух роскошных офисах на четырнадцатом и пятнадцатом этажах Парамаунт-Билдинг, прямо на Таймс-сквер. Недурное местечко. И высота — тоже. «Я — птица высокого полета», — пошутил тогда Джек-домушник.

Вот и теперь Джек подмигнул мне, нежно погладил свою забинтованную грудь — это доставляло ему какое-то особенное, чувственное удовольствие — и сказал:

— Признавайся, Маркус, кто еще из твоих друзей коллекционирует горы?

В общей сложности я был в Катскилле раз десять — двенадцать — как правило, очень недолго и по делам Джека. Толком я город так и не знаю — в этом никогда не было необходимости. Катскилл — довольно симпатичный городок, построенный на западном берегу Гудзона, примерно в ста милях к северу от клуба «Высший класс». Генри Гудзон пристал в этом месте к берегу, чтобы торговать с индейцами, а затем — точно так же, как и Джек, — двинулся вверх по реке, в Олбани. В 1931 году в городке было тысяч пять жителей, имелась главная улица, которая называлась «Главная улица», а также Катскиллский национальный банк, Катскиллский сберегательный банк, Катскиллский магазин скобяных изделий и так далее. Общественная жизнь била ключом в НОЧе[46], в масонском храме, в Ложе Ревекки, в Американском легионе[47], в АУРе[48], а также в клубах: «Женский прогрессивный», «Белая обитель» и «Олень». «Менестрели», исполнители негритянских мелодий, пользовались в Катскилле неизменным успехом, а заезжие театральные труппы играли спектакли на сцене местной оперы Брукс-опера-хаус. В местном еженедельнике в конце 1931 года печатался новый роман Кервуда, который Джек с удовольствием бы прочел, не лежи он в больнице за сотни миль отсюда, а в местной газете печаталась нескончаемая история о том, чем занимался Джек вместо того, чтобы читать Кервуда.