Немалые возможности при этом, как отмечалось в директиве, возникали в случае безупречно проведенной обработки военнопленных из числа национальных меньшинств во время акций по их освобождению для проведения полевых работ по сбору урожая, применявшихся вермахтом на Украине в первые месяцы войны. Причем особенно хорошо здесь себя зарекомендовала организация дискуссий на тему получения в будущем собственности на землю и негативных проявлениях в этом вопросе действий партизан (NOKW 2258).

Вместе с тем претворению в жизнь этих во многих отношениях разумных указаний повсюду мешали реальные условия, зависевшие в этой необъятной стране от весьма разнообразных местных обстоятельств. Оказалось, что в ходе проведения различных мероприятий к выполнению предписаний, содержавшихся в директиве Главного командования сухопутных сил, командные инстанции не были готовы. К тому же этому мешала возросшая активность партизанского движения.

Буквально через несколько недель после выхода в свет вышеупомянутой директивы командующий тыловым районом группы армий «Юг» специальным распоряжением № 28 от 18 ноября 1941 года обнародовал разрушение одного села и расстрел десяти его жителей в отместку за убийство четырех немецких солдат, на которых в этой деревне ночью было совершено нападение. В заключительной части этого сообщения прозвучал призыв ко всему населению соблюдать порядок: «Украинцы! Если вы хотите уберечь свое село от подобной участи, то принимайте меры по недопущению нападений бандитов, которые из низменного чувства мести не гнушаются поставить под угрозу жизнь и собственность ни в чем не повинных людей. Уничтожайте таких бандитов, где бы вы их ни встретили, и сообщайте о них немецким инстанциям» (NOKW 1627).

Незадолго до этого та же командная инстанция 6 ноября 1941 года направила в штаб Главного командования сухопутных сил доклад с оценкой обстановки, в котором выражалась озабоченность по поводу возросшей активности партизан в областях восточнее Днепра, вызванной в первую очередь «чистой борьбой за существование на далеко растянутой местности» (NOKW 1618). И такое не являлось преувеличением. Уже вскоре после созревания очень хорошего урожая 1941 года в результате вызванных войной разрушений и в особенности после захвата в ходе осуществления немецкой восточной политики сельхозугодий отдельные области Украины находились в таком состоянии, что часть населения осталась вообще без каких-либо средств пропитания и от голода была вынуждена заняться нападениями и грабежами.

К тому же вскоре после появления директивы Главного командования сухопутных сил осуществлению рекомендованных в ней мероприятий, имевших хорошие пропагандистские возможности, помешало распоряжение Геринга. В этом документе в свете совсем иных намерений в отношении судьбы русского народа сообщалось о запрете Гитлером мероприятий, связанных с освобождением из плена представителей национальных меньшинств. Более того, для высвобождения немецких строительных батальонов и нещадной эксплуатации угольных месторождений Геринг приказал создать из местных жителей рабочие колонны, которые предназначались в том числе и для прокладки шоссейных и железных дорог, а также разминирования местности в зоне оперативной ответственности армии.

Для их размещения предусматривалось строительство лагерей, а обмундирование перекладывалось на плечи вооруженных сил. При этом подчеркивалось, что «русские к нижнему белью не только не привыкли, но и о нем понятия не имеют». В целом отношение к рабочим этих колонн было таким же, как и к военнопленным, с той лишь разницей, что их размещение предусматривалось осуществлять вместе семьями. В качестве же особого поощрения разрешалась выдача достаточного пропитания и небольших карманных денег.

Последствия такого распоряжения в тех местах, где оно было осуществлено, естественно, привели только к обострению и без того непростых взаимоотношений между народом и армией. Ведь оно ясно показало, что германское руководство рассматривает его в качестве военнопленных и рабской рабочей силы с самыми низкими социальными потребностями. Такой оценке соответствовал и содержавшийся в приказе Геринга строжайший запрет на стимулирование любых социальных устремлений в «русских колониальных территориях» (PS 1193).

Приказанные войскам попытки воздействовать на население при помощи пропагандистских средств вследствие их нехватки и общей обстановки в оккупированных областях желаемых результатов не принесли. К тому же изданные командованием вермахта директивы по использованию пропаганды на Востоке по большей части не выходили за пределы прокламаций об освобождении от ига большевизма. Об этом свидетельствует, в частности, директива Верховного командования вермахта «Указания по применению пропаганды в плане „Барбаросса“» от 9 июня 1941 года (ND, т. 34, с. 026).

Поскольку официальные органы пропаганды – армейские пропагандистские роты – в первый год войны с Советским Союзом были заняты почти исключительно освещением событий на фронте и проведением специальной пропаганды против частей Красной армии, ведение пропаганды в гражданском секторе по большей части отдавалось на откуп самим войскам. В воинских же частях специалистов, естественно, не хватало. Только этим можно объяснить тот факт, что даже находившиеся в распоряжении оккупационных властей пропагандистские средства, такие как пресса и радио, в первый год войны практически не использовались.

Примером работы военной пропаганды, направленной против советских войск, может послужить запись передачи радио «Дунай» от 31 июля 1941 года, содержащаяся в ежедневном дайджесте зарубежных передач Би-би-си за № 723, части первой. В ней говорится о том, как обрабатывались отставшие от своих частей красноармейцы, скрывавшиеся в лесных массивах на юго-западе России:

«Восточный фронт сообщает, что в лесах скрываются многочисленные группы советских солдат, совершающие грабительские налеты на ближайшие населенные пункты и периодически пытающиеся нарушить немецкие линии связи. Если они при этом применяют оружие, то немедленно уничтожаются германскими войсками. Однако, если советские солдаты только прячутся, а у немецких солдат находятся более неотложные дела, то с ними обращаются иначе. В этом случае задействуется немецкий пропагандист, и говорящий по-русски офицер начинает вещать через громкоговоритель: „Ваши войска разбиты. Мы будем с вами хорошо обращаться, дадим поесть и попить“. Через некоторое время передаются отдаленные звуки игры на балалайке и мягкие голоса русских народных песен. Тогда огрубевшая душа русских солдат начинает размягчаться. После этого слово вновь берет немецкий офицер и говорит об их женах, детях и урожае. В результате вскоре из чащи появляются первые тени, выбравшиеся из своих укрытий, в которых их удерживал только страх и распространявшаяся ложь о немцах».

С учетом опыта, накопленного в области пропаганды в предшествующих военных кампаниях, к началу войны с Советским Союзом каждой немецкой армии, включая танковые группы, было придано по одной пропагандистской роте. Они предназначались в первую очередь для сбора материала по освещению положения дел на фронте в интересах имперского министерства пропаганды. Кроме этих пропагандистских рот имелись также специальные пропагандистские подразделения, которые выделялись в распоряжение командующих тыловых районов. И только позже дело дошло до формирования пропагандистских отрядов, имевших специальные литеры в зависимости от места их применения. Так, подразделение, действовавшее в Прибалтике и в целом в составе группы армий «Север», обозначалось буквой «В», пропагандистский отряд, оперировавший на территории Белоруссии и в зоне ответственности группы армий «Центр», – «W», литеру «U» имел пропагандистский отряд, работавший на Украине, «D» – на Дону и «K» – на Кавказе. В свою очередь, эти отряды подразделялись на команды, имевшие обозначения по месту расположения их штабов, например «Витебск», «Орша», «Смоленск» и т. д.