Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иными словами, я так и не покинул кондитерскую лавку. Хорошо уже то, что не приходится обслуживать покупателей, принимать деньги, выдавать сдачу. Мне даже нет причины соблюдать вежливость с каждым, кто заглянет в мою лавку (а с этим у меня всегда были проблемы). Я делаю то, что мне нравится и хочется делать, но с прежних времен сохранилось расписание – расписание, которое словно бы въелось в меня, – и кажется странным, что я не попытался сбросить это ярмо, когда представилась такая возможность.
Могу лишь сказать, что в кондитерской лавке были свои радости – именно радости, не что-то буднично-насущное, – и эти радости так прочно ассоциируются в моей памяти с долгими часами работы, что и работа сделалась для меня сладостной, и долгие часы – привычными на всю жизнь».
Родившийся в Лондоне и работающий в Нью-Йорке профессор неврологии и психиатрии, сделался автором таких бестселлеров, как «Пробуждение», «Человек, который принял жену за шляпу», «Музыкофилия».
«Я встаю около пяти утра – не из добродетели, а потому что у меня такой цикл сна. Дважды в неделю я к шести утра хожу к своему психоаналитику, как делал это на протяжении вот уже 40 лет. Затем я плаваю. Плавание приводит меня в форму, как никакое другое занятие, а мне требуется взбодриться в начале дня, чтобы не растратить время на мелкие дела или вовсе на лень. Возвращаюсь я после плавания голодный, потребляю большую миску овсянки и первую из множества чашек чая, кофе и горячего шоколада, которыми заправляюсь в течение дня. Чайник у меня электрический, обычный я боялся бы упустить, заработавшись.
До работы мне две минуты ходьбы, мой офис и квартира находятся в соседних зданиях. Сначала я просматриваю почту (с появлением Интернета ее стало чрезвычайно много) и отвечаю на те письма, которые нуждаются в ответе. Я не пользуюсь при этом компьютером, пишу от руки или печатаю на машинке. Затем я принимаю пациентов (часто) и пишу (всегда). Мысли иногда набрасываю на машинке, но в целом предпочитаю бумагу и ручку – чернильную ручку Waterman и длинные листы желтой бумаги. Я часто пишу стоя за конторкой, а иногда усаживаюсь, чтобы поберечь ноющую спину.
Перерыв на обед – недлинный. Прогуляться вокруг квартала, несколько минут побренчать на пианино и съесть мою любимую закуску, селедку с черным хлебом. Вторую половину дня я полностью отвожу писанию – если получается. Бывает и так, что я задремываю или погружаюсь в глубокое размышление, улегшись на диван, а в результате мозг переходит в “автоматический режим”, живет сам по себе, и я предоставляю ему забавляться образами и мыслями, какие он сам порождает. Из этого измененного состояния мне обычно удается выйти с ощущением бодрости, мысли, до того спутанные, проясняются.
На ранний ужин я люблю табули[143] и сардинки, а когда принимаю гостей – суши. Я играю на пианино Баха или слушаю диск. Затем я читаю “для отдыха” – биографии, историю, письма, реже романы. Телевизор я терпеть не могу, почти никогда его не включаю. Я рано укладываюсь спать, и мне часто снятся чересчур живые сны, которые преследуют меня, покуда я их не реконструирую и не проанализирую по возможности. Возле постели я держу блокнот, где записываю сны и ночные мысли: посреди ночи многие идеи приходят вдруг в голову. В тех редких случаях, когда на меня нападает вдохновение, я посылаю расписание к черту и пишу без передышки, порой по 36 часов кряду, покуда не исчерпается этот прилив вдохновения».
«Режим у меня, конечно же, есть, но, как я понимаю, оглядываясь на прожитую жизнь, гораздо важнее всегда было мое умение менять режимы», – заявила недавно Энн Райс. Первый роман «Интервью с вампиром» она писала ночами напролет, а днем спала. «Я выделила время, когда могла сосредоточиться, – поясняет она. – Мне требовалось быть одной, в тиши ночи, и чтобы телефон не звонил, друзья не заглядывали, муж спокойно спал. Мне требовалась полная свобода».
Но когда в 1978 г. у нее родился сын, Энн «решительно переключилась» на дневной график работы и продолжала так работать на протяжении нескольких лет. Иногда она возвращалась к ночному расписанию, чтобы отгородиться от всего внешнего и одолеть очередной роман, но постоянно работать ночами ей тяжело. Ныне Энн Райс приступает к работе поздним утром, прочитав газету, заглянув в Facebook и ответив на электронные письма. Она пишет до середины дня, порой прерываясь размять ноги и выглянуть из окна, причем выпивает «изрядное количество» диет-колы со льдом.
«Теперь у меня стало получаться, – говорит она, – а раньше я не могла писать до вечера, и тогда меня устраивал другой режим. Главное – найти три или четыре часа без перерывов».
Райс уточняет, что ей не требуются особые ухищрения, чтобы войти в режим. Начав очередную книгу, она сама собой, без специального плана, подчиняется распорядку, а как только складывается определенный ритуал дня, уже не приходится понуждать себя к творчеству. Дисциплина нужна ей для другого: отказываться от общения с друзьями и других внешних соблазнов. «Потому что, если большую часть дня готовишься к встрече, ездишь туда-обратно, четырех рабочих часов подряд не наберется, – справедливо замечает она. – Все эти затеи лишь отвлекают, больше ничего».
Чарльз Шульц (1922–2000)На протяжении полувека Шульц рисовал комикс «Мелочь пузатая»[144] (всего 17 897 выпусков) совершенно один, не прибегая ни к чей помощи. Шесть картинок ежедневно и целая страница по воскресеньям – это была постоянная работа, требовавшая четкого графика, и Шульц выполнял свои обязанности по-деловому, по семь часов в день пять дней в неделю занимаясь исключительно «Мелочью пузатой». В будни он вставал на рассвете, принимал душ, брился и будил детей к завтраку (его жена обычно жарила оладьи). В 8.20 Шульц отвозил детей в школу на большом семейном автомобиле, прихватывая по дороге и соседских ребят. И усаживался рисовать в отдельной мастерской позади своего дома. Сначала он выводил карандашом на бумаге какие-то загогулины, предоставляя своему уму свободно блуждать. Таков был его метод: «сидеть, вспоминать прошлое, отцеживать дурные воспоминания и тому подобное». Но как только его осеняла идея, он принимался за работу в хорошем темпе, очень сосредоточенно, чтобы успеть все перенести на бумагу прежде, чем иссякнет вдохновение.
Обед – обычно это был бутерброд с ветчиной и стакан молока – Шульц съедал здесь же, в студии, и продолжал работать до четырех, когда дети возвращались домой из школы. Эта размеренная жизнь соответствовала его темпераменту и помогала справиться с преследовавшими его всю жизнь приступами тревожности.
«Мне было бы очень плохо, если бы я не рисовал комиксы, – признавался Шульц. – Если бы я не занимался чем-то в этом роде, я был бы совершенно пуст».
Уильям Гэсс (род. 1924)
