Она повернула в длинный широкий коридор, где на стенах висели портреты предков Кармайклов. Здесь, где-то посередине этого коридора и стоял Тристан. Он не слышал ее шагов и, казалось, полностью погрузился в свое занятие.

Он стоял перед большим портретом. Она не могла видеть, чей это был портрет, но, судя по всему, это был кто-то значимый для него. Тристан выглядел мрачным, брови насуплены, и чем дольше он изучал картину, тем больше хмурился.

Инстинкт заставил Мередит спрятаться в тени. Его поведение и выражение лица говорили о том, что она стала свидетельницей чего-то очень важного. Это мог быть ключ к поведению Тристана, если не ко всему делу.

Может быть, и к тому и к другому.

— Я пытаюсь, отец, — произнес он так тихо, что она бы не услышала, если бы не гулкое эхо.

Тристан замер, словно почувствовав чье-то присутствие, огляделся. Мередит вжалась в стену там, где тень была гуще всего. Мука на его лице лишила ее дыхания. Все тщательно скрываемые чувства больше не были замаскированы внешней сдержанностью. Он выглядел… сломленным. И ей страстно захотелось утешить его.

Но прежде чем она успела совершить безрассудство, он повернулся и стал быстро уходить. У Мередит не было иного выбора, как последовать за ним. Он прошел мимо гостиных, библиотеки и остановился у своего кабинета. Казалось, его мучают сомнения. Наклонившись, он прижался лбом к двери, постоял, потом открыл ее и вошел внутрь.

Мередит, стараясь шагать неслышно, подошла к двери и приложила к ней ухо — и почти ничего не услышала. Тристан ходил по кабинету, но не приближался к двери. Она закусила губу и начала медленно поворачивать ручку, стараясь не произвести шума.

Наконец она смогла приоткрыть дверь примерно на дюйм и заглянула внутрь одним глазом, но не обнаружила ничего интересного — только небольшую часть стола и ту половину комнаты, где стояли книжный шкаф и кресло для чтения. Самого Тристана она не видела. Приоткрыв дверь шире, она не увидела его и за столом. В конце концов, Мередит шагнула внутрь. Он стоял спиной к ней, погруженный в раздумья, и не заметил, как она вошла. Тристан смотрел на портрет брата, который она видела, когда обыскивала кабинет несколько дней назад.

Мередит уже открыла рот, чтобы заговорить, рассказать о расследовании, потребовать сказать правду об измене, но тут он наклонился и начал что-то делать с рамой портрета. Она не могла рассмотреть, что именно, но услышала какой-то звук, и портрет Эдмунда отодвинулся в сторону.

От того, что она увидела, Мередит почувствовала дурноту; она прислонилась к двери, чтобы не упасть. За портретом была спрятана картина, украденная из галереи Джермана. Та самая, которую она искала и надеялась не найти в этом доме.

Пальцы Мередит царапали дверь, она боролась с собой, чтобы не застонать. Почему-то вопреки очевидности она верила своему внутреннему голосу, который твердил, что Тристан не способен на такое преступление.

Теперь это уже невозможно отрицать.

— Еще два дня, — произнес Тристан. Его голос привел ее в смятение, на миг она подумала, что он обращается к ней. — Через два дня ты будешь у Девлина, и я больше никогда не увижу тебя снова. Все будет кончено.

Мередит выскользнула из комнаты прежде, чем он обернулся и застал ее за подглядыванием, и даже смогла бесшумно закрыть дверь. Она едва видела, куда бежала. Прочь от полотна, которое подтвердило ее худшие страхи. Прочь от голоса Тристана, который подтвердил свое добровольное участие в преступных действиях. Прочь от своего разбитого сердца, хотя невозможно убежать от боли в нем.

Дверь кабинета открылась и закрылась, Мередит взглянулачерез плечо. Тристан шел по коридору следом за ней и неизбежно увидел бы ее, если бы она не скользнула в темное пространство у каких-то дверей.

Она задержала дыхание, прислушиваясь к его шагам, широким и уверенным. Тристан прошел, не заметив ее. Мередит смотрела на удаляющуюся спину и пыталась справиться с дыханием. Сердце ее готово было разорваться.

Ей хотелось догнать Тристана и в гневе колотить по его груди кулачками. Хотелось пронзительно закричать, да так, чтобы обрушился весь дом.

Но она не могла.

Чтобы успокоиться, Мередит прибегла к упражнениям. Медленно, сосредоточившись на дыхании, она вернула контроль над эмоциями и постаралась справиться с ними.

Сейчас надо сделать свою работу, которой уже нельзя избежать, нельзя притвориться, что произошла ошибка. Ей надо подготовить сообщение. Оно должно прийти в Лондон к рассвету, благо у Мередит есть с кем его отправить.

Когда Тристан разглядывал проклятую картину, он сказал, что скоро с этим будет покончено. Так и будет. Со всем будет покончено.

Мередит думала, что много страдала: после смерти своих родителей, в ту долгую ночь перед появлением Тристана, спасшего ее от ее собственного недомыслия, даже в период обучения, когда ее нетренированное тело восставало против физического напряжения.

Но теперь она поняла, что ничего не знала о настоящей муке. Настоящая мука терзала ее сейчас, когда она сидела за ужином и ожидала неизбежного.

Вернувшись в свою спальню, она написала письмо… ненавистное письмо, приговаривающее Тристана к тому, о чем она не хотела думать. Ее кучер быстро доставит письмо по назначению. Дороги хорошие, светит полная луна, так что ее послание окажется в Лондоне достаточно рано, чтобы Чарли смог прочитать его за завтраком. Ее наставник никогда не терял времени даром, если дело доходило до ареста. Мередит не сомневалась, что он отправится в Кармайкл уже через несколько часов после получения письма.

Она посмотрела на часы, стоявшие в углу столовой. Сколько времени у нее осталосьдо появления Чарли?

Ее взгляд переместился на Тристана, сидящего во главе стола и беседующего с другим джентльменом. Он не подозревал, что скоро наступит конец. Но вид у Тристана был усталый. Измученный. В зеленых глазах не было тех теплоты и света, которые Мередит привыкла видеть, под глазами легли темные круги.

— Лорд Кармайкл, тут некоторые дамы интересуются, куда подевался ваш друг? — спросила одна из женщин, сидевшая поодаль от Мередит.

Спрашивала тучная леди Бланкеншелф, дочь которой, Эстер, два года как начала выезжать. С тех пор ее светлость все время искала партнеров для бриджа.

— Мой друг, миледи? — безучастно спросил Тристан.

— Мистер Девлин. Его не было сегодня, когда мы играли в пэлл-мэлл,[2]и я не вижу его сейчас, — пояснила леди Бланкеншелф.

Мередит широко открыла глаза, оглядывая стол. Она не пошла играть в пэлл-мэлл, потому что не могла больше притворяться, будто с большим удовольствием проводит время, зная, что должно произойти. Она настолько погрузилась в противоречивые мысли, что едва замечала окружающих, включая и Девлина.