— Иисусе, Эми! Потрясающе!

— Спасибо.

Щеки Эми по‑прежнему были розовыми. Неужели она раньше никому не показывала рисунки?

Он снова полюбовался Сьерра‑Медоуз.

— Это примерно там, где я тебя нашел в ту ночь, когда ты… не заблудилась.

Этим он заработал легкую улыбку.

— В ночь, когда я свалилась в пропасть, а ты позволил мне разделить с тобой палатку.

— И с тех пор ни о чем другом думать не могу.

— Помешан на спасении людей, Лесничий Классные булочки?

— Нет, на голубых трусиках.

Эми тихо рассмеялась.

— Было темно.

— У меня рентгеновское зрение на трусики. Богом данный талант.

Она снова рассмеялась, и у Мэтью стало тепло на душе, но он не мог отвести глаз от ее рисунков.

— Ты так талантлива! — восхищенно прошептал он. — Такое нужно видеть всем. Ты же знаешь, что Люсиль заправляет художественной галереей? Это ей понравится.

— Они всегда были только моими.

— Так что изменилось? Почему ты показала их сейчас?

— Наверное… потому что ты впустил меня… рассказал о детстве, о семье. О прошлом. Надеялся, что я помогу Райли. Ты разделил себя со мной, так что, полагаю, мне тоже можно кое‑что с тобой разделить.

Мэтт почувствовал, как медленно тает его улыбка, и угрызения совести повернули кинжал в его внутренностях. Она думала, что он открылся перед ней, а он специально рассказывал только хорошее. Мало того, он позволил ей думать, что она может доверять ему, рассчитывать на него. Ему нравилось, что она ему доверяет, очень нравилось. Но в прошлом, когда женщина доверилась ему, он все испохабил сам. Да еще как! Его бывшая жена может это засвидетельствовать. Он обещал, что больше не станет ни к кому питать привязанности, но это произошло. Он завяз по уши.

Неожиданно голод куда‑то подевался. Желудок больше не урчал. Мэтт вдруг захотел уйти. Ему нужно остаться одному. Немедленно.

Он осторожно подвинул ей альбом.

Эми удивленно смотрела на Мэтью, ощутив перемену его настроения, но не понимая причины.

Да он и сам не мог ничего понять, а тем более объяснить.

— Джан пытается привлечь твое внимание, — обронил Мэтт.

Но Эми продолжала сверлить его взглядом. Ему не удалось ее одурачить. Тем не менее она, в классической манере Эми, нашла самый легкий выход — позволила ему отвлечь себя. И посмотрела на Джан, которая действительно показывала на часы.

Мэтт встал и выпустил ее из‑за перегородки. При этом Эми задела его плечом, и у нее перехватило дыхание. У него тоже, но он держал руки при себе и даже сунул их в карманы.

Эми на мгновение остановилась, и Мэтт затаил дыхание. Нет, она не стала добиваться объяснений. На это он и рассчитывал. Не будет она допытываться.

Вечером Эми под легким дождиком бежала к себе, в надежде, что сырость пригонит Райли домой.

Этого не случилось.

Она достала почту и бросила на кухонный стол. В основном реклама, но был и конверт из оберточной бумаги. На конверте стоял нью‑йоркский адрес. Эми узнала почерк матери.

Несколько секунд Эми смотрела на конверт, как на готовую наброситься кобру.

Внутри оказались короткая записка и маленький блокнот. В записке говорилось: «Все эти годы он был у меня. Но после твоего звонка я решила, что теперь твоя очередь его хранить. Мама».

В точно таком же блокнотике содержался дневник бабушки.

Эми открыла блокнот и поняла, что это нечто совершенно иное. Бумага не была разлинована. Тут одни рисунки! Угольным карандашом. Сюжетное сходство с ее собственными было таково, что у Эми подогнулись коленки и она едва успела упасть в кресло. Лаки‑Харбор, Сьерра‑Медоуз, Четыре озера, Скво‑Флэтс… изображения плыли перед глазами Эми.

Она и не знала, что бабушка умела рисовать.

Пораженная Эми листала страницы, вытирая слезы. Только один рисунок она не узнала, самый последний. Зубчатые суровые горные вершины, так прекрасно написанные, словно она сама там побывала. Кроме того, бабушка нарисовала человека. Женщину в профиль, стоявшую на плато. Ветер раздувает ее волосы, шарф полощется за спиной. Она что‑то держит над головой. Коробку, из которой вырывается облако пыли.

О нет!

Сердце Эми упало. Она вспомнила запись в дневнике, где бабушка перешла с «мы» на «я».

В том путешествии она была не с Джонатаном. Не с живым Джонатаном.

Эми нашла дневник и снова перечитала последнюю запись: «Стоя на самой вершине, глядя на покрывало зелени, на море голубизны…»

Эми всмотрелась в рисунок. Похоже на вершину.

Она развернула карту. Самый высокий пик — Уидоу‑Пик. Бабушка не оставила инициалов на той горе. Она оставила там прах Джонатана.

«Я никогда не перестану взрослеть, я никогда не сдамся…»

Приезд сюда дал бабушке надежду и покой, с которыми она надеялась жить после того, как потеряла Джонатана. С надеждой можно снова пуститься в путь. А покой для того, чтобы жить без любимого. Эми это понимала. Она шла по следам бабушки, чтобы тоже изменить жизнь. Узнать себя. Стать взрослой.

Крошечные шажки, но она, как и Райли, не переставала идти.

Эми провела пальцем по своему изображению Уидоу‑Пик. Бабушка никогда не успокаивалась, не сидела на одном месте, и она тоже не будет. И не сдастся.

Эми в последний раз пересмотрела рисунки со вновь возросшим желанием закончить путешествие. Теперь она обрела надежду и покой. И хотела найти сердце.

Два дня спустя у Эми вновь был выходной. Она приготовилась к походу в горы и захватила рисунки бабушки. Изучила карту и нашла маршрут под названием Харт‑Стоппер. Останавливающий сердце. Возможно ли, что «сердечная» тема бабушки была просто игрой слов?

Проблема в том, что маршрут Харт‑Стоппер проходил перпендикулярно Рим‑Трейл, только поднимался выше, вдоль вершины пиков, с северной на южную оконечность, большим полукругом соединяя обе. Петля, которую Мэтт считал для нее слишком сложной. Придется разбить ее на два отдельных похода.

Или показать Мэтту рисунок и узнать, не согласится ли он помочь.

И она так и сделала бы, да вот тот вечер в закусочной не шел из головы. Мэтт сбежал, отошел в сторону, и Эми не знала почему.

Но ничего, она справится. Как справлялась со всем дерьмом в своей жизни.

Эми срезала путь, выбрав пожарные дороги мимо Скво‑Флэтс и Сьерра‑Медоуз, чтобы оказаться у начала Харт‑Стоппер. Все было прекрасно… только настроение хуже некуда.

«Потому что ты тоскуешь по Мэтту».