Человек, шествовавший перед этими троими счастливыми мужчинами, выбежавшими, когда занавес в театре опустился, с криками на улицу, с ружьями и пистолетами в руках, сопровождаемый испуганными взглядами толпы, был бывшим коммунистом и журналистом по прозвищу З. Демиркол. В 1970-е годы в коммунистических организациях, ориентированных на Советский Союз, он слыл писателем, поэтом и более всего «защитником». Он был крупного телосложения. После военного переворота 1980 года он бежал в Германию, а после разрушения Берлинской стены вернулся в Турцию по особому разрешению, чтобы защищать современное государство и республику от курдских партизан и "сторонников шариата". Двое человек рядом с ним были из турецких националистов, в ряды которых в 1979-1980-х годах вошел З. Демиркол, для вооруженной борьбы по ночам на улицах Стамбула, но сейчас вместе с идеей защиты демократического государства их объединяла и любовь к приключениям. По мнению некоторых, все они были агентами правительства. А те, кто в страхе быстро спускался по лестнице, чтобы как можно быстрее покинуть Национальный театр, отнеслись к ним так, словно это было продолжением пьесы, поскольку совсем не знали, кто это такие.

Когда З. Демиркол вышел на улицу и увидел, как много выпало снега, он обрадовался, словно ребенок, подпрыгивая от радости, два раза выстрелил в воздух и прокричал: "Да здравствует турецкая нация, да здравствует республика!" Толпа, находившаяся перед дверью, разошлась по сторонам. Некоторые, боязливо улыбаясь, смотрели на них. А другие остановились, словно извиняясь за то, что раньше обычного возвращаются домой. З. Демиркол и его друзья побежали вверх по проспекту Ататюрка. Они выкрикивали лозунги, разговаривали и кричали, словно пьяные. Старики, которые шли, то и дело проваливаясь в снег и опираясь друг на друга, и отцы семейств с детьми, прижавшимися друг к другу, захлопали им в некоторой нерешительности.

Веселая троица догнала Ка на углу Малого проспекта Казым-бея. Они увидели, что Ка их заметил, но отошел на тротуар, под дикие маслины, словно давая дорогу автомобилю.

— Господин поэт, — произнес З. Демиркол. — Пока они тебя не убили, тебе надо их убить. Ты понял?

В этот миг Ка забыл стихотворение, которое он все еще не написал и которое впоследствии назовет "Место, где нет Аллаха".

З. Демиркол и его товарищи двигались вверх по проспекту Ататюрка. Поскольку Ка не хотел идти за ними следом, он повернул на проспект Карадаг и заметил, что в голове у него от стихотворения уже не осталось и следа.

Он ощутил то чувство вины, которое испытывал в молодости, выходя с политических собраний. Ка стеснялся не потому, что на тех политических собраниях были только обеспеченные дети буржуа, жившие в Нишанташы, а оттого, что в большей части их разговоров было слишком много по-детски чрезмерно преувеличенного. Он решил продолжить путь и не возвращаться в отель, надеясь, что забытое стихотворение вспомнится.

Он увидел, что несколько любопытных, обеспокоенных увиденным по телевизору, выглядывали в окна. Трудно сказать, насколько Ка был в курсе тех ужасных событий, что произошли в театре. Выстрелы начались до того, как он покинул театр, возможно, и эти залпы, и З. Демиркола он посчитал частью постановки.

Он сосредоточил все внимание на забытом стихотворении. Почувствовав, что на его место пришло другое стихотворение, он стал придерживать его где-то в уголке своей памяти, чтобы оно развилось и стало более совершенным.

Издалека послышалось два выстрела. Эти звуки исчезли в снегу, не отразившись эхом.

Как прекрасно падал снег! Какими огромными снежинками, как решительно, словно вовсе не собираясь останавливаться, и как безмолвно! Широкий проспект Карадаг представлял собой спуск, под снегом по колено исчезавший в темноте ночи. Он был белым и полным тайн! В красивом трехэтажном здании муниципалитета, оставшемся от армян, совершенно никого не было. Сосульки, свисающие с дикой маслины, соединились с сугробом, возвышающимся над автомобилем, которого под ним не было видно, и эти сосульки создали прозрачный занавес — наполовину изо льда, наполовину из снега. Ка прошел мимо окон одноэтажного пустого армянского дома, наглухо заколоченных досками. Слушая собственное дыхание и звуки своих шагов, он чувствовал, что способен решительно отвернуться от зова настоящей жизни и настоящего счастья, призыва, который будто слышал впервые.

В крошечном парке со статуей Ататюрка, напротив особняка губернатора, не было никого. Ка не заметил никакого движения и перед зданием Управления финансов, которое сохранилось со времен русских и было самым пышным зданием Карса. Семьдесят лет назад, после Первой мировой войны, когда войска царя и падишаха ушли из этого района, здесь находилось правительство независимого турецкого государства с парламентом. Напротив находилось старое здание армянской постройки, разрушенное английскими солдатами, поскольку оно было резиденцией правительства того же упраздненного государства. Не приближаясь к зданию, которое строго охранялось (сейчас это была резиденция губернатора), Ка повернул направо и направился прямо к парку. Он уже было оказался перед другим армянским домом, таким же красивым и печальным, как и другие, как вдруг увидел на краю соседнего участка земли медленно и тихо, как во сне, приближающийся танк. Поодаль, рядом с лицеем имамов-хатибов, стоял военный грузовик. На нем было мало снега, и Ка понял, что грузовик приехал недавно. Раздался выстрел. Ка повернул назад. Он спустился по проспекту Армии, избегая полицейских, которые пытались согреться в будке с обледеневшими окнами перед особняком губернатора. Он понял, что сможет сохранить новое стихотворение у себя в голове и связанное с ним воспоминание, только если вернется в свою комнату в отеле, не выходя из состояния этого снежного безмолвия.

Он был на середине спуска, когда с противоположной стороны улицы послышался шум, и Ка замедлил шаг. Два человека пинали дверь Телефонного управления.

На снегу показался свет фар автомобиля, а затем Ка услышал приятный шорох гусениц танка. Из черной гражданской машины, подъехавшей к Телефонному управлению, вышел какой-то солидный человек, которого Ка видел недавно в театре, когда собирался уходить, и вместе с ним вооруженный человек в шерстяном берете.

Все они остановились перед дверью. Начался какой-то спор. По их голосам и тому, что было видно в свете уличного фонаря, Ка понял, что перед дверью стояли З. Демиркол и его спутники.

— Как это у тебя нет ключа! — сказал один. — Разве не ты главный начальник по телефонам? Разве тебя сюда привезли не для того, чтобы ты отрезал телефоны? Как это ты забываешь свои ключи?

— Городские телефоны можно перерезать не отсюда, а с новой станции, которая находится на Вокзальном проспекте, — сказал начальник.

— Это восстание, и мы хотим войти сюда, — сказал З. Демиркол. — А если захотим, пойдем и в другие места. Понятно? Где ключ?

— Сынок, этот снег через два дня прекратится, дороги вновь откроются, и государство призовет всех нас к ответу.