Но было и другое чудо: Джулия поняла, что она беременна. Поначалу её охватил страх, но когда она ощутила, как внутри зарождается новая жизнь, её захлестнула невыразимая радость. У неё будет его ребенок. Их роман продлился три года и принёс с собой не меньше горя, чем радости – редкие часы встреч всегда пролетали слишком быстро, и расставания были настоящим испытанием. Они оба понимали, что даже если переживут войну, в конце концов всё равно потеряют друг друга, поскольку он был женат. Когда пришло время прощаться, это было невероятно тяжело. Но теперь внутри Джулии рос его ребёнок, и она никогда не расстанется с ним до конца. Она ликовала: у неё будет дитя первой и единственной любви.

На свет появилась маленькая девочка и наполнила жизнь Джулии счастьем, на которое она даже не смела надеяться. Она направила на дочь всю свою любовь и заботу, и жизнь молодой матери изменилась. Она продолжала управлять пабом, а по вечерам, если ей надо было быть в зале, нанимала няню. Терри вернулся с войны и вновь вышел на работу, поэтому у неё было больше времени на дочку. Разумеется, ходили слухи – куда же без них, ведь появление внебрачного ребёнка – лакомый кусочек для сплетников. Некоторые звали Джулию тёмной лошадкой, другие и вовсе были невысокого мнения, но её это не тревожило. Люди вечно её обсуждали, но она оставалась безразлична. Ничто не могло омрачить её счастья, и подчинённые видели, как смягчился её взгляд, как засияло лицо.

Я познакомилась с мисс Мастертон в 1957 году, двадцать лет спустя после того, как она начала управлять пабом. Это был мой выходной, выпал он на субботу, и я показывала моим друзьям из Вест-Энда, Джимми, Майку и их приятелям, припортовые районы. После прогулки мы посетили «Руки Мастера». Атмосфера там царила уютная и непринуждённая, и мы предвкушали хороший вечер. Местные стекались в паб в поисках веселья. Пианист начал наигрывать ламбет-уок, и все самозабвенно пустились в пляс. С каждым «Эй!», звучавшим всё громче от припева к припеву, все чокались, и пивные брызги летели во все стороны. Мы засели в углу, удивлённо поглядывая друг на друга и понимая, что вечер удастся. Затем группка девушек принялась ловко выделывать обычные для этого танца па, и это продолжалось, пока они не выбились из сил и не плюхнулись на стулья под восхищённый свист и аплодисменты. За ламбет-уоком последовала «Беги, кролик, беги» и несколько старых песен из водевилей. Кто-то из присутствующих возглавил хор, который принялся исполнять: «Споём же вместе», и все хрипло заголосили вместе с ним. Разговаривать в таком шуме было невозможно, и мы попросту наблюдали за происходящим.

Моё внимание привлекла одна из женщин. Она стояла за барной стойкой – лет сорока пяти, хорошо одетая и ухоженная, не похожая на официантку. С посетителями она держалась любезно, но отстранённо. При этом она очевидно следила за порядком. За столом у двери вспыхнула ссора, один из мужчин начал угрожать другому. Женщина вышла из-за стойки и подошла к ссорящимся – она не сказала ни слова, просто взглянула на них, и, пристыженные, они уселась обратно. Больше они не ругались. Она казалась уверенной в себе, но, глядя на неё, все понимали: что-то с ней не так. Её взгляд был пустым, безучастным, словно она глядела на людей и не видела их, или же смотрела сквозь них на что-то вдали.

Ребята были в восторге от происходящего и решили остаться, но для меня там было слишком шумно, и я рано ушла. Пока я возвращалась в Ноннатус-Хаус, меня преследовали воспоминания о лице той женщины, её взгляде.

Несколько недель спустя мы встретились снова, но теперь она выглядела совсем по-другому. Мы с сестрой Джулианной пришли в церковь Всех Святых – дело было днём, и там не было никого, кроме нас. Затем в церковь вошла какая-то женщина. Вначале я её не узнала – волосы её были всклокочены, глаза так покраснели от слёз, что она почти ничего не видела, а ноги, казалось, не держали её. Она потерянно огляделась и схватилась за одну из скамей, чтобы не упасть. Сестра Джулианна спросила, чем ей помочь. Та сделала два неверных шага и прохрипела:

– Здесь всё было. Шесть лет назад. В этой церкви.

Она издала глухой стон и немного прошла вперёд.

– Вот здесь они остановились, тут, где я стою. Тут и поставили этот гробик, совсем крохотный. Сегодня шесть лет, как это случилось.

Она упала на скамью и всхлипнула.

Сестра Джулианна ещё раз уточнила, можем ли мы помочь.

– Никто не в силах мне помочь. Никто её не вернёт. Я просто хочу поставить свечку, а потом уйду.

Сестра помогла ей добраться до алтаря, они вместе зажгли свечку и помолились, после чего несколько минут сидели рядом и тихо разговаривали. Наконец женщина поднялась. Она ничего не говорила, но, казалось, немного пришла в себя. Подойдя к месту, где когда-то стоял гроб, она тихо постояла там несколько минут и уверенно вышла из церкви.

Я спросила сестру, кто это, и она ответила, что это мисс Мастертон, хозяйка паба «Руки мастера», и рассказала мне трагическую историю её семьи. Туберкулёз забрал и её шестилетнюю дочь… Мать чуть не сошла с ума от горя, настолько она любила свою девочку.

Я сказала сестре Джулианне, что видела мисс Мастертон в пабе, и что-то в её облике привлекло моё внимание – возможно, её взгляд.

– Да, есть что-то особое во взгляде женщины, которая потеряла ребёнка. Горе и боль никогда не покидают её. А для мисс Мастертон всё это было вдвойне тяжело – выяснилось, что она долгое время являлась носителем туберкулёзной палочки, но сама так и не заболела. Возможно, она заразила свою дочь.

Хотя сестра Моника Джоан живо помнила события далёкого прошлого, краткосрочная память её ослабевала. Она, казалось, совершенно забыла, что всего несколькими месяцами ранее ей пришлось предстать перед лондонским судом по обвинению в краже. Её подозревали в том, что она украла драгоценности у ювелиров в Хаттон-Гарден, и поначалу все улики указывали на её виновность. Но неожиданно появившаяся свидетельница доказала её непричастность. Суд стал большим потрясением для всего ордена, но сестра Моника Джоан и думать о нём забыла. Она была такой же, как прежде, жизнерадостной и разговорчивой, но её поведение становилось всё более и более эксцентричным.

У пожилой монахини была племянница, вернее – двоюродная правнучка, которая жила в Соннинге, графство Беркшир. Они много лет не виделись и не переписывались. Как-то раз сестра Моника Джоан решила навестить её и, более того, вручить ей в подарок пару чиппендейловских стульев из своей комнаты. В соответствии с этим планом она покинула Ноннатус-Хаус ранним утром, пока сёстры молились, а повариха миссис Би и истопник Фред ещё не прибыли. Неясно, как она умудрилась спустить два стула по лестнице, но факт остаётся фактом.

Оказавшись на улице, сестра Моника Джоан дотащила один стул до угла и вернулась за вторым. Таким образом она добралась до Ист-Индия-Док-роуд, где к ней подошёл полицейский и спросил, не надо ли чем-нибудь помочь.

– Прочь с моего пути, юноша! – воскликнула сестра Моника Джоан и ткнула ему ножкой стула в живот. Полицейский решил не вмешиваться.