— Поймите, — говорил он, — ей перерезали горло; значит, нам нужно подумать о том, кого тренируют делать подобные дела, или о том, кто уже обучен такому, или о тех и о других.

Подобные дела. Горло его сестры.

— Ну и кто же отвечает этим требованиям? — спросил я.

— Солдаты, — ответил он. — Особенно те, которые здесь. И бывшие солдаты. Форт-Келхэм — это же место для подготовки парней, выполняющих особые задания. Они знают, как это делается. И охотники. Да и большинство людей в городе, если говорить по-честному. В том числе и я.

— Ты? Ты что, тоже охотник?

— Нет, но я же должен питаться. Люди держат свиней.

— И?..

— Вы что, думаете, свиньи кончают жизнь самоубийством? Мы перерезаем им глотки.

— И ты это делал?

— Десятки раз. Иногда получал за это доллар.

— Когда и где ты в последний раз видел Шону живой?

— В тот день, когда ее убили. Это была пятница. В ноябре. Она ушла из дома примерно в семь часов. Уже стемнело. Она нарядилась.

— Куда она собиралась?

— За железную дорогу. В бар «Браннанс», я думаю. Туда она обычно ходила.

— А что, бар «Браннанс» здесь самый популярный?

— Они все популярные. Но «Браннанс» — это такое место, где большинство начинает и заканчивает.

— И с кем Шона пошла туда в тот вечер?

— Она вышла из дома одна. Может, собиралась встретиться со своим бойфрендом в баре.

— Она дошла туда?

— Нет. Ее нашли в двух улицах отсюда. На том месте, где кто-то начал строить дом.

— Это то место, где куча гравия?

Мальчик утвердительно кивнул.

— Она лежала прямо на ней. Как при человеческом жертвоприношении из учебника истории.

Мы встали из-за стола и с минуту побродили по кухне. Затем налили еще чая и снова сели к столу.

— Расскажи мне о последнем бойфренде Шоны.

— Первый белый бойфренд из всех, кто у нее был.

— Он ей нравился?

— Даже очень.

— Они ладили между собой?

— Им было хорошо.

— И никаких проблем?

— Лично я не видел.

— Это он убил ее?

— Возможно.

— Почему ты так думаешь?

— Я не могу исключать возможность, что это сделал он.

— Подспудное чувство?

— Я хотел сказать, что кто-то же убил ее. Может быть, это он.

— Как его звали?

— Рид. Так его всегда называла Шона. Рид то, Рид сё… Рид, Рид, Рид…

— А фамилия?

— Не знаю.

— Мы носим нашивки с именами. Боевая форма, — сказал я, — над правым нагрудным карманом.

— Я никогда не видел его в форме. В городе они все были в джинсах и в футболках. Иногда в куртках.

— Офицер или рядовой?

— Не знаю.

— Ты разговаривал с ним. И он тебе не сказал.

Мальчик покачал головой.

— Он сказал, что его зовут Рид. Вот и всё.

— Ты считал его козлом?

— Немного.

— Он выглядел так, словно усердно трудится, чтобы заработать на жизнь?

— Да нет. Он не слишком серьезно относился к вещам.

— Похоже, что он был офицером, — сказал я. — А что он говорил тебе насчет поступления в армию?

— Он говорил, что служить своей стране — это благородное дело.

— Наверняка он офицер.

— Он говорил, что мне надо учиться. Говорил, что, возможно, из меня получится специалист.

— У тебя все получится еще лучше.

— Он сказал, что мне все объяснят на призывном пункте. Сказал, что хороший призывной пункт есть в Мемфисе.

— Туда не ходи, — предостерег его я. — Дорога слишком опасна. Каждый призывной пункт приписан к одному из четырех родов войск. Тебя могут затолкать в морскую пехоту. А это хуже смерти.

— Так куда же мне идти?

— Иди прямиком в Келхэм. Там на каждом посту вербовщики.

— И у меня получится?

— Уверен, что получится. Как только у тебя на руках будет, какой-либо документ, подтверждающий, что тебе восемнадцать лет, они впустят тебя туда, но уже никогда не выпустят.

— Но ведь говорят, что армия сокращается.

— Спасибо, малыш, что напомнил об этом.

— Ну а зачем я им буду нужен?

— Им еще понадобятся сотни тысяч людей. Десятки тысяч будут ежегодно уходить из армии. И им постоянно надо будет их кем-то замещать.

— А что плохого в морской пехоте?

— Да, в общем-то, ничего. Это традиционное соперничество. Они хвалят себя, а мы хвалим себя.

— Они производят высадку десанта с судов-амфибий.

— Как показывает история, армия достигала куда больших результатов, используя свои средства.

— Шериф Деверо была морским пехотинцем.

— Она и сейчас морпех, — сказал я. — Они никогда не перестают быть морпехами, даже после ухода из корпуса. Это их особенность.

— А она тебе нравится, — вдруг объявил мальчик. — Я это знаю. Я видел, как вы ездили в ее машине.

— Она хорошая, — сказал я. — А у Рида была машина? У бойфренда Шоны?

Мальчик утвердительно кивнул.

— У них у всех есть машины. У меня тоже будет машина, когда я поступлю в армию.

— А какая машина была у Рида?

— Двухдверный седан «Шевроле Бель Эр» 1957 года. Конечно, не классический. И изрядно побитый.

— А какого он был цвета?

— Голубого, — ответил мальчик.

Мальчик провел меня в комнату сестры. В ней все было чистым и разложенным по своим местам. Не то чтобы это было нечто вроде усыпальницы, но и не так, будто все подготовили к тому, чтобы избавиться от того, что связано с прежним обитателем. Все в комнате напоминало об утрате, свидетельствовало о замешательстве, об отсутствии необходимой энергии у здешних обитателей. Кровать была аккуратно застелена, на ней лежало несколько небольших стопок тщательно сложенной одежды. В отношении дальнейшей судьбы этих вещей еще не приняли никакого решения.

Ничто в комнате не говорило об особенностях личности Шоны Линдсей. Она была уже не подростком, а взрослой женщиной. Никаких развешенных по стенам постеров, никаких сувениров или каких-либо памятных мелочей, ни подарков на память, ни тайного дневника. Немного одежды, несколько пар обуви и две книги — вот и все ее вещи. Одна из книжек, тоненькая, рассказывала, как стать нотариусом. Другая, старая — путеводитель по Лос-Анджелесу для туриста.