Нрав у Киры был противный: не смог удержаться, чтобы не засмеяться:

– Всем расскажу, Нённери, какой ты стрелок. Это не ты за нэктэ охотился, а нэктэ за тобой. Ладно хоть белок набил – все не с пустыми руками домой придешь, жене не так стыдно за тебя не будет! Уж сколько раз она, бедная, пожалела небось, что вышла за тебя!

Никифор только молчал да зубами скрипел. Кира Самар еще раньше него сватался за Сингэктэ Уза, но она отказала. Отец-то ее был бы не прочь породниться с шаманским сильным родом, однако Сингэктэ взяла да и убежала с Никифором. Нескоро простили их ее родители, да и то лишь потому, что Данила, брат Сингэктэ и друг Никифора, их уговорил. Но неужто и впрямь Сингэктэ жалеет, что за Никифора пошла?!

– А знаешь, почему тебе не везет на охоте? – спросил Самар.

– Почему? – уныло пробурчал Никифор.

– Потому что валиаха, несчастье, прицепилось к тебе. Ты должен его найти и прогнать, тогда удача вернется.

– А как валиаху прогнать? – насторожился Никифор. – Тебя, что ли, надо просить? Да я с тобой не расплачусь никогда!

– Ну уж нет! – ухмыльнулся Кира. – Больно надо, чтобы твое несчастье на меня перескочило! Избавиться от него ты сам должен. Один. Чтобы валиаха в тайгу убежал!

– Вот как? – пристально посмотрел на него Никифор. – Сам? Но как? Дай совет!

– Всякий совет денег стоит, – пожал плечами Кира Самар. – Больших денег!

– Больших у меня нету, – уныло вздохнул Никифор.

– Да у тебя, небось, никаких нету, – презрительно бросил Самар. – Ладно, ради Сингэктэ помогу, считай, даром. Отдай мне этих белок, что ты набил, – и довольно.

У Никифора аж дыхание перехватило от злости. Мало того, что Кира хочет забрать кабана, так еще и белок?!

– Что же это, я с пустыми руками вернусь домой? – воскликнул он возмущенно.

– Нет, не с пустыми! – резко качнул головой Самар. – После того как ты выгонишь валиаху, добыча сама за тобой гоняться будет. Ну как, согласен? Нет? Тогда я ухожу! Но ты больше на охоту можешь не ходить. Все равно толку не будет. Ничего не подстрелишь, не поймаешь, пока валиаху не прогонишь.

И он подтащил волокушу поближе к кабану, чтобы перевалить на нее тушу.

Никифор скрипнул зубами и швырнул мешок с белками Самару.

Однако Самар рассказал, что нужно сделать, не раньше чем Никифор помог ему уложить кабана на волокушу и взвалить на спину мешок с белками.

Потом Самар скрылся в тайге, а Никифор еще долго стоял, никак не решаясь сделать то, что было ему велено. Наконец набрался духу: пошел на вершину сопки и начал устраиваться там на ночлег. Самар говорил, что гнать несчастье следует на рассвете, то есть ночь Никифору предстояло провести в тайге. Неподалеку находилось старое охотничье зимовье, где была печка, где можно было переночевать в тепле, однако Никифор туда идти не собирался.

Уже много лет зимовье стояло заброшенное. А поздней осенью где-то там пропал Аким Самар – родич Киры. Пошел на охоту и сгинул! Хунхузы осенью и зимой не разбойничали, значит, погубил Акима злой дух бусиэ – оборотень. По слухам, поселился он именно в этом зимовье. Некоторые нанайцы и удэгейцы его видели… Он принимал то образ человека, то кабана с человечьей головой и нападал на охотников, заставляя их отдавать себе всю добычу. Ну вот почти так, как Самар заставил Никифора. Только Никифор отдал ему белок в уплату за совет, а бусиэ забирал даром: стоило ему только посмотреть на человека, как тот бросал на снег свой мешок с припасами, отвязывал от пояса охотничью добычу или сваливал ее с волокуши, – а потом бежал прочь со всех ног. Правда, вроде бы никого, кроме Акима, не убил…

Те, кому привелось видеть бусиэ, рассказывали о нем только самым близким друзьям или родичам, тихо, втайне, чтобы сам бусиэ не подслушал, что говорят о нем, и не притащился к болтунам.

Никифор от всего сердца надеялся, что бусиэ не придет к нему. Ведь нечем его задобрить! А вдруг он разозлится и прикончит Никифора? Или вселится в него, и тогда Никифор сам станет бусиэ?..

Нет, лучше умереть!

Чтобы не замерзнуть ночью, лучше всего было бы сделать нодью[43], однако Никифор побоялся приманить бусиэ ярким светом, пока будет выжигать бревно. Да и топора, чтобы срубить и расколоть подходящее дерево на две половинки, у него не было. Поэтому он нашел трухлявый пень, выгреб из него снег и развел внутри костерок, а сам устроился рядом, нарезав лапника на подстилку.

Однако поспать почти не удалось: мороз усилился, а костер то и дело гас. В конце концов Никифор навалил лапника на тлеющий пень, сверху положил свои короткие охотничьи лыжи, лег на них, свернувшись калачиком, и кое-как скоротал на этой куцей постели ночь.

Лишь забрезжил рассвет, он встал лицом на восток, ожидая, пока взойдет солнце. После этого поклонился холодному блеклому светилу, сел на лыжи и принялся раздеваться. Всё с себя снял: и шапку, и отделанный мехом халат, и теплую безрукавку, и рубашку, и штаны, и торбаса. Остался в одних меховых чулках. Потом и чулки снял, чтобы наверняка избавиться от злого духа.

И долго стоял голый и босой, выжидая, чтобы одежда наверняка вымерзла и валиаха-несчастье оттуда выбралось…

Самар уверял, что Никифор должен увидеть что-то вроде маленького черненького зверька, который выскользнет из одежды или обуви. Это и будет валиаха. Выскочит он – только тогда можно тронуться с места и одеться.

Однако валиаха, видать, крепко обжился в вещах Никифора и никак не появлялся. А он почувствовал, что скоро совсем обморозится.

Тогда Никифор сбросил свою одежду с лыж, встал на них и принялся бегать по тайгу кругами, изредка приближаясь к вещам и разыскивая следы маленького валиахи, которые должны были остаться на снегу. Но их не было.

Ноги Никифора уже не держали. Он вернулся к своему давно погасшему костру и свернулся калачиком на лапнике.

«Спать нельзя, я замерзну и не проснусь, – вяло думал он. – Тогда Сингэктэ останется одна. И проклятый Самар захочет жениться на ней. А что, если она согласится?! Нет, я должен вернуться в стойбище. Может быть, валиаха уже убежал, а я просто не заметил?»

Никифор попытался подняться, но не смог.

Тяжелый скрип снега раздался рядом.

– Ты что, спятил, нанаец? – удивленно проговорил чей-то голос. – Очень странный способ самоубийства ты выбрал.

Это была русская речь, и Никифор понимал ее с пятого на десятое.

Он приоткрыл глаза и увидел рядом с собой человека в кабаньей шкуре, наброшенной поверх одежды. Голова его была повязана сшитыми вместе беличьими шкурками, на ногах что-то вроде торбасов из таких же шкурок. Лицо этого человека заросло бородой, и у него оказались разные глаза: правый был бледно-зеленый, а левый – ярко-синий, даже ярче той китайской материи, которую можно было купить у никана[44] на халат.