еще и то, что осужденный, прежде чем будет отведен на лобное место, должен подвергнуться ординарной и экстраординарной пыткам для того, чтобы он указал сообщников своего преступления. К счастью, это не входило в обязанности исполнителя, а было поручено особым офицерам, которые назывались пытчиками. Один из моих двоюродных дядей был наделен этим званием. Как видно, все члены нашего семейства были обречены на позор и унижение. Он оставил описание пыток, при чтении которых волосы становятся дыбом. Я, в свою очередь, изложу вкратце сущность и порядок их исполнения.

В день исполнения приговора главный чиновник уголовного суда с приставом шателе отправлялись в отделение пытки. В эту большую, полуосвещенную комнату, в которой невозможно было ясно различить физиономии, и герметически закупоренная, чтобы крики пытаемого не проникали наружу.

Затем туда приводили осужденного: ему приказывали встать на колени и громким голосом читали приговор. Затем пытатель хватал, связывал и распинал его на кобыле. В эту минуту в комнату входили два Парламентских советника, на которых была возложена обязанность снять с него показания.

Допрос начинался тотчас же. Между каждым вопросом осужденного подвергали новой пытке; ему сжимали члены в тисках с винтами (шраубцвиинги); его тело разрывали, ему раздробляли кости. К чему щадить того, кто вечером будет трупом.

Чаще на возобновляемые и настоятельные требования выдать своих сообщников несчастный отвечал только болезненными криками и рыданиями.

Очень многие погибали в этих ужасных мучениях.

Самые сильные и крепкосложенные люди могли устоять в этом варварском испытании лишь определенное время. Когда на губах их появлялась кровавая пена, с побледневших висков начинал катиться пот агонии, тогда несчастных спешили освободить и положить на матрац. Это случалось почти всегда при восьмом испытании тисками или полусапожками.

Вот в чем состоял еще в конце XVII столетия последний день осужденного. Вечером труп передавали исполнителю уголовных приговоров. Повытчик и пристав сопровождали эти живые останки до места казни, еще раз уговаривали его назвать своих сообщников и затем удалялись, торжественно ему поклонившись.

Затем наступала очередь исполнителя. Ему следовало довершить столь хорошо начатое дело разрушения: переломить железным шестом сочленения этих изувеченных членов, прикрепить к колесу этот преждевременный труп, обратив его лицо к небу, и истязать таким образом до тех пор, пока в нем не останется хотя бы одна капля жизни. Почему же лицо обращали к небу? Разве для того, чтобы он мог вознести к нему крик о мщении за людское жестокосердие?

Спешу ответить: до нас дошло весьма небольшое число из этих чудовищных процедур.

Судебные летописи не сохранили имен приставов, бывших темными и немыми участниками кровавых драм той эпохи, но в последние двадцать лет XVII столетия они почти беспрерывно упоминают о Клоде Амио, который в качестве повытчика присутствовал при выполнении всех уголовных приговоров. Нужно согласиться, что жизнь этого несчастного имела некоторое сходство с существованием исполнителя. Советники, число которых было многочисленнее, могли чередоваться. В числе этих последних упоминается чаще господин Тике, о котором мне придется говорить в следующей главе, господа Ламбер д’Ербиньи, Барбери и проч. По-видимому, один лишь последний был в состоянии сохранить среди этих возмутительных сцен спокойствие и присутствие духа; его подпись, чрезвычайно размашистая, всегда верна и показывает твердость руки.

Не скажу того же самого о Заметках, оставленных Сансоном де Лонгевалем по поводу его первых экзекуций. Легко заметить, что все они написаны в расстроенном состоянии ума и сердца, что невольно заставляло дрожать его руку. Повторяю, они представляют мало интересных частностей и не разнообразятся в подробностях.

Время перейти к одной из тех прелестных женщин, которых, по-видимому, небо не сотворило для преступления и которые доходят до него вследствие пагубной склонности, так что когда приходится судить их, то ощущаешь к ним чувство ужаса и сожаления.

Часть III

Процесс и казнь госпожи Тике

В начале 1699 года одно необыкновенное происшествие произвело глубокое впечатление на Париж и вскоре сделалось всеобщим предметом всех разговоров. Один весьма уважаемый член магистрата, господин Тике, советник в Парламенте, как бы чудом спасся от смерти. Против него был составлен заговор и заговор не пустячный. Утолив кровожадность злодеев, ожидавших его на дороге, он упал в крови почти без признаков жизни недалеко от своего отеля, и, если бы не поспешность, с которой его камердинер, услышавший выстрелы, поспешил к нему на помощь, то весьма вероятно, что он бы не пережил это злодейское покушение на его жизнь.

Все весьма удивились, узнав, что господин Тике, несмотря на серьезное положение, в котором находился, решительно протестовал переносу его домой и предпочел просить гостеприимства у одной дамы, а именно графини де Виллемюр, с которой был дружен. Он предпочел этот дом своему собственному отелю, где он должен был найти нежные заботы своей жены и двух детей, которых он имел от этого брака.

Этот странный случай послужил поводом ко многим толкам, не слишком благоприятным для нравственности советника, если бы не возникли другие важные слухи, давшие этому случаю более жестокое значение. Узнали, что госпожа Тике, при известии о случившемся, кинулась к госпоже де Виллемюр и хотела видеть мужа, но последний отказался принять ее. При допросе он отвечал чиновнику, которому было поручено следствие по этому делу, что у него есть один только враг – жена.

Этого было достаточно, чтобы возбудить внимание и любопытство парижан, которых во все эпохи занимали тайны алькова и домашнего очага. Поэтому только и толковали об истории господина Тике и рассказывали следующее.

Анжелика Николь Карлье (госпожа Тике) родилась в 1657 г. в Метце. Отец ее, богатый книготорговец-издатель, оставил состояние более миллиона, которое должны были наследовать она и брат, бывший несколькими годами старше. Осиротев на пятнадцатом году, она имела опекуном только одного брата, и он поместил ее в монастырь. Выйдя из монастыря и вступив в свет, Анжелика была вполне развившейся девицей и обладала всеми соблазнительными прелестями своего пола. Красота ее была замечательна, ум блестящ и гибок; все, казалось, предсказывало ей счастливое и блистательное будущее.

И точно, ее руки не замедлила искать толпа претендентов, в числе которых были весьма прекрасные партии. Но по затруднительности ли выбора, или потому, что сердце ее еще было безмолвно, Анжелика долго не могла решиться сделать выбор. Эта нерешительность весьма благоприятствовала господину Тике, который принадлежал также к числу искателей: благодаря своему званию Парламентского советника, льстившему самолюбию молодой девушки, он был счастливее своих соперников. Плебейское имя Пьер Тике достаточно доказывало, что высоким положением в магистратуре он был обязан скорее своим заслугам