с виду мужлан мужланом. Соловьем разливаться тоже умел. И тростиночка она у него, и лотоса цветочек, и даже «чакра моя любимая».

По идее нехорошо себе карму портить и женатого приваживать. Только она ведь ничего не брала у него. Наоборот, отдавала – свою энергию, силы, вдохновение. Приходил понурый, ссутуленный, а домой скакал – молодым зайчиком. А чтоб отбить и навсегда у себя поселить, даже мысли не было – зачем ей такое сокровище? Получить от него пару раз в месяц в постели натуральный белок – и достаточно.

Дома у Геночки – она так понимала – разброд и развал. Питание ужасное, полуфабрикатное. Дети с капризами, жена с претензиями. Поэтому искренне старалась, чтоб хоть на час бедняга побыл в комфорте. Обхаживала, втирала в стопы масла эфирные, плечи разминала.

– Как в раю побывал, – простодушно благодарил Генка.

Разговоров они почти не вели – слишком из разных миров. Секс, сок, посидеть или полежать молча. Когда желания удовлетворены, он любил с опаской подростка провести ладонью по ее груди, стройным бедрам. Когда плоского живота касался, всегда собственный пузик втягивал (без особых успехов) и шептал:

– Богиня ты, Данка. С другой планеты, что ли, прилетела?

Она не спорила. С другой, не с другой, но ее мир куда более совершенен, чем стандартная круговерть из нелюбимой работы, капризных детей и вздорной жены, тут Генка прав.

Любовник ее нескладный переехал в Питер со Смоленщины уже пару десятилетий назад, но до сих пор сохранил привычки родимой глуши. Вот и сегодня – опять явился по-простому, безо всякого звонка или договоренности.

Поглядел опасливо. Но Богдана, после одинокой прогулки и заплыва в открытом бассейне, когда весенние дождинки били в лицо, в настроении пребывала благодушном. Удивилась только:

– Чего так поздно?

– Таксовал. Заказ на соседнюю улицу был. Вот, решил заглянуть.

Глаза долу – врунишка. Специально ехал.

Когда поднимались в лифте, спросил:

– Ты себя хорошо чувствуешь?

Богдана забеспокоилась:

– Плохо выгляжу?

– Данусичек, ты совершенна. Как всегда. Просто вид немного усталый.

– Так рабочая неделя позади. И сейчас – семь километров пешком. Два – в бассейне. Плюс домой по пробкам.

Вышли на этаже, и она достала ключи.

Гена обнял, шепнул в ухо:

– И в глазах какой-то свет неземной. Ты не беременна часом?

Она поперхнулась:

– С ума сошел?

– А чего? Мы ж мер не принимаем!

Она втолкнула его в квартиру, захлопнула дверь. Гена мечтательно улыбнулся:

– Я б очень хотел, чтоб ты от меня девочку родила.

– Какие девочки? Ты знаешь, сколько мне лет?

– Ну, тридцать два. Возраст, что ли?

Искренне говорит. Приятно, но придется огорошить:

– Мне сорок три, милый. Климакс скоро будет.

Генка рот разинул:

– Врешь.

Она достала из сумочки паспорт:

– На, убедись.

– Данкааа… У тебя ж ни одной морщинки! И взгляд – как у студентки! Игривый!

Он прижал ее к стене, потребовал:

– Ты ведьма. Признайся.

Ей нравилось, когда он веселый и сильный.

– Да. Я пью колдовской эликсир. Травяные настои вместо пива.

– Но я тоже – пью твой сельдерейный сок!

– Сделать?

– Потом.

Он с удовольствием развязал ее шарфик. Начал расстегивать пуговки на кардигане. Коснулся груди и заурчал, как довольный котяра. По ее телу тоже разлилось тепло. Позвоночник пронзила приятная истома.

И тут – словно выстрел в висок. Она не удержалась, охнула.

Геночка взволновался:

– Что, милая?

– Голова… вдруг заболела, очень сильно.

Он взглянул с сомнением – видно, собственная супруга любила отговариваться мигренью.

– Сейчас… сейчас я справлюсь. – Богдана взялась массировать виски, попросила: – Принеси, пожалуйста, масло мяты из кухни.

Генка понял, что не притворяется, забеспокоился:

– Какая мята? Давление, наверно. Где у тебя тонометр?!

– Нету.

Она села на диван. Начала глубоко дышать.

Гена сочувственно пробормотал:

– Погода, наверно, меняется.

– Да мне без разницы всегда на погоду.

– Ну… если тебе сорок три… может, правда, гормональный фон? – спросил тактично.

Фу. Нет.

Втерла в запястья масло мяты. Подышала. Вроде бы стало легче.

Но субботним утром проснулась от того, что голова болела еще сильнее.

Генка, по счастью, ушел еще ночью. И можно было спокойно полежать с кислым лицом в кровати и даже охнуть.

В зеркале себе совсем не понравилась. Лицо опухшее, глаза блестящие, странные, ощущение, что один косит, – прямо привет из старых времен, когда с вечера начинала со стопочки, а заканчивала половиной бутылки.

Неужели старость вот так и подкрадывается – из-за угла, внезапно? Или просто весна, авитаминоз?

Она порадовалась, что традиционного бранча с Сильвой сегодня не будет – дочка умотала на выходные в Прибалтику.

Как раз шанс: полениться. Привести себя в порядок.

Все выходные себя лелеяла, холила. Валялась в постели. Спала. Ела вкусняшки. Но голова не проходила.

Наступили будни. Богдана старалась забыться в работе. Практиковала йогу. Делала пранаямы и медитации. Пропевала исцеляющие мантры. Не помогало ничего.

И в среду – хотя связываться с официальной медициной дико не хотелось – она сдалась. Записалась к врачу.

С работы отпрашивалась на час, но подле кабинета терапевта обнаружила человек двадцать страдальцев.

Она робко сказала:

– У меня талон на четырнадцать двадцать.

– Хэ! Сейчас только тринадцать десять пошел.

– А вы все по времени? – Богдана с опаской оглядела очередь.

– Я после операции, – гордо отозвался некто синеносый.

– А я инвалид. Имею право без записи, – подхватила румяная, фигуристая пожилая леди.

– Остальные, видимо, только спросить, – пробормотала Богдана.

Она выяснила, у кого талончик на время перед ней, и отсела подальше. Цеплять нездоровую ауру и слушать повести о чужих болезнях ей совсем не хотелось.

Устроилась в кресле и притворилась, что дремлет. На самом деле медитировала. Надеялась, что голова все-таки пройдет и можно будет убежать прочь, не дождавшись своей очереди.

Но боль не унималась. Да еще, вместо привычной, тупой, начала играть всполохами, стрелять в макушку. К половине четвертого Богдана уже начала прислушиваться к разговорам товарищей по несчастью. Сама-то только про анальгин знала – а сейчас, оказывается, болеутоляющие нового поколения появились.

В заветный кабинет попала в начале пятого. На лучезарное «здравствуйте» врач не ответила. Брови нахмурены, зубы стиснуты, торопливо черкает в чьей-то медицинской карте (компьютер на столе грустит черным экраном). Медсестры нет, тонометр на столе старинный, у бабушки почти такой же был.

На пациентку взглянула искоса – и еще больше нахмурилась. Богдана давно заметила: у замотанных, неухоженных женщин ее свежее лицо и подтянутая фигура вызывают дикое раздражение. Сейчас год рождения увидит – вообще глаза выцарапает.

Докторша отшвырнула чужую историю болезни, оборотилась, наконец, к ней:

– Вы кто?

– Богдана Кастильони.

– Как?

– Муж был итальянцем. Мы давно в разводе.

Врач скривилась. Выкопала из