– И что? Мы живем в своботной стране, как хочу, так и тержу.

Пока они ворчали, я сидела на подоконнике и сквозь подернутое инеем окно смотрела вниз, на дорогу. Снег мелкой крупой сыпался с неба. К подъезду подкатилось желтое такси, водитель вышел из машины и стал доставать из багажника огромный зеленый чемодан.

– Приехала! – крикнула я.

Все замолчали и посмотрели на меня, потом – стали переглядываться. Приезд тети Тани всегда вгонял всех в странное оцепенение.

– Вижу чемодан! – сказала я.

– Ну, чего застыли? Спуститесь, помогите ей.

– Я не могу, я занят, – сказал дядя Женя.

– Чем это ты занят?

– Я сижу в кресле – вот чем я занят.

– Она твоя сестра вообще-то.

– А вот это еще нужно доказать.

– Паш, ну ты хоть…

Папа сложил газету и неохотно поднялся с кресла.

– Не надо, я сама помогу! – Я спрыгнула с подоконника и побежала к двери.

– Куртку надень! – крикнула мама.

Накинув на плечи куртку, я выскочила из квартиры и стала спускаться вниз, прыгая через три ступеньки за раз.

Я увидела ее на первом этаже. Серая меховая шуба, берет на голове (мама всегда поправляет меня, мол, тетя Таня никогда не носила береты, но я точно помню – в тот предновогодний вечер она была в берете), черные перчатки и зеленый чемодан. Она давила пальцем на кнопку вызова лифта.

– Тетя Таня! – закричала я.

Она обернулась, и я упала в ее объятия. От нее пахло холодом, зимой и духами. В ярко-рыжих волосах блестели тающие снежинки. Она обняла меня.

Я откинула голову и посмотрела на нее снизу вверх.

– А лифт не работает.

– Да, я уже догадалась. – Она посмотрела на лифт, потом вверх, сквозь лестничный пролет. – И, естественно, никто не собирается спуститься, чтобы помочь мне.

– Как это «никто»? А я?

Она засмеялась и растрепала мне волосы. Обычно мне не нравилось, если кто-то трепал мне волосы, но тетя Таня умела делать это как-то по-своему, бережно.

– Он довольно тяжелый.

– Это хорошо, потому что я довольно сильная.

– Ладно, только не торопись.

Чемодан у нее старый, зеленый, весь облепленный наклейками из разных стран. Тетя Таня – переводчик-синхронист. Она в совершенстве владеет семью языками, преподает в университете и, кроме того, работает переводчиком на всяких там важных мероприятиях. Вся семья гордится ей. Ну, почти вся. Строго говоря, не гордится, а скорее завидует.

– Может, отдохнешь?

Чемодан оказался неподъемным, я чуть не вывихнула руку, пытаясь сдвинуть его. Но я все равно упрямо, задыхаясь от усталости, тянула его вверх – ступенька за ступенькой.

– Нет-нет, все нормально, – хрипло сказала я. Суставы уже болели, я вспотела, холодные капли пота текли вдоль позвоночника. – Это какой этаж уже, четвертый?

– Нет, второй.

О господи! Только второй этаж! Еще семь этажей, а у меня уже нет сил! Зачем я сказала, что я довольно сильная? Это же вранье…

Лицо мое покраснело, от перенапряжения кровь прилила к голове, я задыхалась. Тетя видела это и, наверно, все понимала.

– Давай остановимся. Я устала, – сказала она.

Я знала: она просто щадит меня – и все же не могла больше тащить свой груз. Я отпустила чемодан и уперлась спиной в стену. Мокрая майка прилипла к лопаткам.

Тетя села на чемодан, достала из кармана платок и начала вытирать мое лицо.

– Слушай, как ты вытянулась. Совсем взрослая стала. Уже и парень есть небось. – Смущение выдало меня, и она засмеялась. – Я так и знала. Как его зовут?

– Рома.

– О, прекрасное имя.

Я так много хотела ей рассказать, похвастаться тем, что попала в школьную баскетбольную команду и что именно благодаря баскетболу познакомилась с Ромой. И я уже почти набралась смелости, уже даже открыла рот, как вдруг…

– Привет! – Отец спускался вниз. Он уже был одет по-праздничному – в новые джинсы и синюю клетчатую рубашку.

Мы посмотрели на него.

– Наконец-то. – Тетя Таня встала с чемодана, они обнялись.

– Шерше ля фам! – раздался вопль с третьего этажа.

Дядя Женя съехал вниз по перилам – в руке у него был мой пластиковый меч, за спиной развевался зеленый плащ (сделанный из одеяла), а под носом красовались нарисованные черным маркером усы. Он соскочил с перил и закружил тетю Таню в танце. – Мадэмуазэль! Я защищу вас! Окажу вам пготэкцию! Скажите, кто вас обидел? Это она, – он ткнул пластиковым мечом прямо мне в солнечное сплетение. Было больно. – Защищайсь, судагь?

– Что ты сделал? – Тетя смеялась, показывая себе на верхнюю губу. – Что это?

– Усы. Почему ты думаешь, я так долго спускался – я ждал, когда от’астут усы! – Он картавил, изображая комичный французский акцент. – Как я тебе? Похож на твоего любимого гегоя?

– Ты похож на кота в сапогах.

– Да, но я в тапочках.

– Зачем вы оба спустились? У меня только один чемодан.

– Павел будет нести чемодан, а я буду защищать вашу честь, мадэмуазэль! – Мечом он написал в воздухе букву «Z». Потом вдруг огляделся и зашептал: – Тихо! Тссссс! Я слышу пгиближение вгага.

Он был прав – кто-то спускался.

– Это пгихвостни кагдинала! Я защищу вас.

Он взбежал вверх на один лестничный пролет и спрятался за шахтой лифта. Из-за угла появилась старушка с корзиной апельсинов. Дядя Женя выскочил ей навстречу, размахивая мечом.

– Защищайсь!

Старушка упала. Апельсины, яркие, оранжевые, покатились вниз по ступенькам. Мы с папой ловили их внизу.

– «Скорую»! – крикнул дядя Женя. – Вызовите «скорую». – Он прижался ухом к груди старушки и тут же получил по голове пустой корзиной.

– Ты что творишь, идиотина! – Старушка была жива, даже очень жива. Она лупила его по голове корзиной. – Совсем спятил, алкашня?!

* * *

– Что случилось? Я слышала крики.

Мама встретила нас на пороге. Она уже была в праздничном платье. Она всегда старалась встретить тетю Таню во всеоружии – я думаю, это было частью их семейного соперничества. Тетя была гораздо успешней мамы, и потому при встрече мама старалась подчеркнуть свое единственное преимущество перед сестрой – свою внешность, свою красоту.

– Да что случилось-то? Чего вы смеетесь?

Мы все хохотали, все, кроме дяди Жени – он был растрепанный и обиженный. На лбу у него остались узорные ссадины в виде плетения корзины.

А еще через пять минут смеялись все, включая маму, когда выяснилось, что дядя Женя нарисовал себе усы перманентным маркером – и теперь не мог их смыть.