В конце мая с меня сорвали дренажи и отправили отлеживаться в палату. Я все еще находился в полном неведении, что случилось с Нелей, с Никитой, с Саввой, с остальными; жив ли Дима, Саша, одноклассники. Что в целом происходило дальше? Но это неведение окончилось одним днем. Я пробудился тогда от до боли знакомого мне запаха. Сладковатый аромат. «Откуда? Чей он?». Она… Подле моей постели на коленках сидела Неля; она, не отрываясь, глядела на меня и по-доброму улыбалась. Неля никогда в улыбке не обнажала зубы, хотя особых дефектов не имела. Губы ее мило тянулись в такие моменты; слегка белели. Глаза сощуривались. Радость заполонила мои легкие. Я перед собой видел не ночной бред от боли и морфия, а самую настоящую Нелю. Мою Нелю! На нее падали лучи солнца. И под их светом ее черные карамельные яблоки казались несколько светлее. Светло-каряя радужка таила в себе или пустыню в параллельном мире, или цветочное поле, хаотично залитое расплавленным сыром. «Ангел, она же ангел!»

– Неля. У меня твоя заколка. – почему-то с этого я начал разговор.

– Чего-о? – в недоумении рот ее принял форму буквы «о». Она, наверное, подумала, что-то вроде: «Какая заколка? При чем тут вообще заколка? Для чего ты это говоришь?».

– Ты ее уронила. Я подобрал, но не вернул.

– А… Ничего страшного… – кротко сказала она, затем улыбнулась еще раз и я заметил только что выступившие слезы на ее глазах, – Дурачок!.. – шепотом протянула Неля и положила голову возле моего плеча.

Я, наконец, обратил внимание на окружающую обстановку. За Нелей стояли три самых обычных деревянных стула. На первом я разглядел Никиту. Он смотрел на меня с поднятым правым уголком рта. В руках держал трость-треногу. Что-то в Никите было не так… Он сбрил усы! Он сбрил усы! Мой мир развалился. На втором стуле сидел отчего-то Родион. Я не понял, почему он пришел меня навестить, ведь мы особо не общались. Да и у меня возникал вопрос: «Почему он, а не… Савва? Савва! Что с ним?! Он же жив?! Я же был прав? Он жив и он просто в больнице, да?!» Родион перебирал пальцы меж собой. Третий стул предназначался очевидно для Нели, но она сидела возле меня.

– Где Савва? – с выдохом завелся я, резко попытавшись встать.

– Лежи! – Неля аккуратно подталкивала меня лечь обратно.

Что-то мелькнуло во взгляде Никиты. Его брови нахмурились. Я, приподнявшись, сразу стал себя морально готовить к чему-то ужасному, но все еще при этом отбрасывая вариант со смертью. Никита подтолкнул плечом Родиона, тот растерялся, застыл, словно памятник, но после Никитиного «Ну» заговорил:

– Савва… он, он гег’ой. Мы все тог’опились пг’ыгнуть с окна, сбежать, а он стоял и делал все, чтобы вас пг’едупг’едить об опасности. Позвонил – не ответили, написал. Но это не конец. Потом он тоже не пг’ыгнул. Он напал на Сашу, пытаясь отобг’ать у него ог’ужие. Когда он понял, что не спг’авится, то обег’нулся и стал пг’осить помощи у меня. Никогда не забуду его глаза. Он умолял. Он так умолял!.. А я – испугался. Я пг’ыгнул, оставив его умиг’ать. Он был убит, но был убит гег’оем! Клянусь. Это я тг’ус. Это из-за меня он умег’. Я должен был ему помочь, но испугался! Я не знаю, сможете ли вы пг’остить меня. Я виноват. Честно ви…

– Довольно. – сурово отрезал Никита.

– Пг’осто… знайте. Он говог’ил мне в тот день, что не хочет быть бесполезным, он считал себя не таким важным сг’еди вас тг’оих. Пг’осто знайте, что он хотел быть полезным… Пойми меня, Данил…

– Я сказал: довольно! Ты не понимаешь? – Никита был особо строг; особо зол, но не кричал, он никогда не кричал, – Уходи отсюда.

– Пг’ос…

– Убирайся.

Мой взгляд растекся. Я смотрел то на Нелю, то на парней и даже не дышал. Мне было больно. Умер! Мой друг умер! Умер героем! Точно умер? Точно?! Я разбился в тот момент. Сквозь слезы я наблюдал, как уходит Родион, постоянно оглядываясь и пытаясь что-то сказать. Никита грозно стрелял ему вслед, подгоняя, если тот начинал медлить. Когда дверь закрылась, то Никита молча посмотрел мне в глаза. Я так же молча посмотрел в ответ. Нам не нужно было слов. Мы и так все понимали. Я тогда даже и не обратил внимание, что Неля крепко держит меня за руку, поглаживает.

– Я пока тоже выйду. – сказал Никита, – Поговорите вдвоем, потом я зайду. Рад видеть, что хоть один друг у меня жив

– Останься. Поговорим все вместе.

– Нет уж. На телячьи нежности смотреть не буду. – сомкнутыми губами он лениво улыбнулся.

Никита встал, опираясь на трость-треногу. Похрамывая, добрался до выхода. Каждый его шаг сопровождался громким стуком треноги об деревянный пол. Никита кивнул мне и Неле, а затем вышел. В моей палате мы остались с Нелей наедине. Больше ни единой души.

– Я люблю тебя. – ласково пролепетала она, все еще поглаживая мою руку.

Я поднял радушные глаза, которые доселе наблюдали за Нелиными поглаживаниями. Корпус мой повернулся в ее сторону. Мне столько всего хотелось сказать, выразить, но на душу давила боль. Я взял Нелю за руку, слова мои были искренними:

– Я тебя тоже.

– Мне жаль, что так получилось.

– Пока все равно не верю. Я пропустил похороны, да?

– Никита тоже.

– Саввка… дурак! Не важен он… Да мы все любили его! Он выделялся в классе особым образом. Все шутки крутились вокруг него. И это были добрые шутки. Потому что его ценили!.. Да мы же ведь…

Я сжал руку Нели и застыл, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не разреветься. Неля поняла мою реакцию. Она обняла меня и прижала к себе:

– Тише, тише…

Я прижался к Неле.

– Почему он не прыгнул?! Он мог спастись! Он был бы сейчас с нами!

Все навалилось. Больше нельзя было сдерживать себя. Я казался в то мгновение маленьким мальчиком, хоть и плакал настолько тихо, насколько мог. Мне не хотелось, чтобы Неля слышала мой плач. Ее крепкие объятия меня успокаивали. Я напрочь растворился, уткнувшись лицом в плечо Нели.

– А Дима… – спросил я чуть позже, – С Димой что?

– В больнице тоже. Его ждет наказание. Кстати, все разлетелось по новостям. О тебе писали в пабликах, по телевизору говорили, что ты остановил стрелка. К тебе пресса даже рвалась в палату. Их повыгоняли всех! Может быть, тебя чем-нибудь наградят даже. Кто его знает!

– Пресса? Правда? А в «Рифмах и Панчах»?

– Там тоже! – просмеялась Неля.