Игра всего лишь тремя фигурами вымотала меня до крайности. И это один только день! А что будет завтра? У меня холодели руки, когда я думала о том, что мне предстоит.

Ночью я проснулась от тоски.

Щеки были мокрые. Удивительно. Я же почти никогда не плачу. Но что мне снилось, вспомнить не могла.

Огненные стены убежища тихо мерцали, Дорри сидела на полу у кресла, высунув язык и отчего-то чрезвычайно довольная, аж тихонько повизгивала. Я присмотрелась и охнула: ее длинная огненная шерсть шевелилась на загривке так, словно ее гладили невидимые пальцы. Опять шпионский дух? Нашли даже в убежище! — была первая мысль. Но чужого духа гончая не подпустила бы.

— Роберт? — я села на постели. Сердце забилось часто-часто. Показалось, что в кресле слабым сиянием, на грани видимости, наметились контуры его могучей фигуры, сидевшей как на троне в ночь его смерти. — Роберт!

Вскочив, я подошла, протянула руку. Пусто. Ладонь коснулась бархата обивки. И тут я на самом деле разревелась. Пусто. Стены, ранее успокаивавшие мягкими переливами огненной защиты, теперь давили. Мне было пусто тут и душно.

До боли захотелось услышать человеческую речь, увидеть перед глазами простор, вдохнуть ночную прохладу. Я быстро оделась и в фантомном сероглазом облике отправилась на знакомый берег реки. Там как раз прогорал костер, над которым томился котелок с травяным отваром, и никого не видно поблизости.

Длинный язык пламени оранжевой змейкой скользнул от костра в сторону, и через миг я уже стояла на траве под тихим ветром, вдыхая одуряющий запах трав. Мне лишь на минутку — почувствовать настоящую жизнь и душу Роберта, распростертую в светлых небесах Гардарунта.

Звезды утонули в серебристом мареве: близилось утро.

Табун значительно поредел: рыцари разобрали перед турниром. Лишь три стреноженных кобылы паслись на лугу. Дед Каниса спал, лежа на ворохе свежего сена и завернувшись в рогожу, а сверху еще укрыт добротным шерстяным плащом. С вышитыми серебром узорами, весьма похожими на гербы. Табунщики, конечно, разбогатели из-за грядущего турнира, но когда успели стать дворянами?

Со стороны реки послышался плеск, и я направилась к краю высокого берега.

Из воды выбирался полуголый парень. Точно не отец Каниса — слишком молод, лет двадцати. Мускулистый, сразу видно — боец. В его правой руке трепыхалась крупная рыбина. Внезапно, словно почувствовав мой взгляд, он вскинул голову, сверкнул улыбкой, но повелительно махнул рыбиной, как ожившим скипетром:

— Отойди подальше, девушка.

И было что-то такое непререкаемое в его негромком и мягком голосе, что я отступила, не споря. Даже отвернулась, осознав, насколько, наверное, неприлично разглядывать незнакомого мужчину в мокром и прилипшем к телу исподнем. И улыбнулась, глядя в серебристое небо с распушенными, чуть розоватыми от близкого рассвета перышками облаков.

Знакомый голос. Вот ты и попался, Яррен фье Ирдари.

Через несколько мгновений я услышала его мягкий, но ставший насмешливым баритон совсем рядом, в шаге за спиной:

— Можешь повернуться, барышня, я не стеснителен. Но еще один твой шаг к реке, и мне пришлось бы выпутывать тебя из этой липучей паутины. Смотри.

Я покосилась. Этот нестеснительный уже когда-то успел натянуть штаны, но еще щеголял обнаженным торсом, не хуже, чем у вейриэнов. Он нагнулся, вытянул из травы тончайшую, едва видимую глазу паутинку. Длинную, прозрачную, как струйка воды — ее концы терялись между травинок. Продемонстрировав мне, опустил обратно и на то же место бросил рыбину. Стерлядка, едва успев трепыхнуться, в мгновенье ока оказалась замотанной в кокон. Парень поднял жертву за хвост, встряхнул, и кокон рассыпался мельчайшими брызгами росы, но рыба бездыханно обмякла. Я ойкнула, отступив еще на шаг.

— Уже безопасно, не бойся, — успокоил он.

— Что это было?

— Водяной волос, простейший защитный контур. Ты едва на него не наступила. Я всегда такой ставлю, когда приходится оставить на берегу оружие.

— И многих ты так придушил?

— Так — впервые. Остальных сначала допрашиваю. Красивых девушек, подкрадывающихся по ночам… м-м-м… иногда отпускаю живыми.

— Какой ужас, — я оторвала взгляд от его длинных и сильных пальцев и глянула в лицо губителю ворот, мечей и достоинства городской стражи Найреоса. Вынесла приговор. — Ты — инсей.

— Наполовину верно замечено.

Только что смеявшиеся глаза парня похолодели. Инсейские глаза, предательские, сразу видно, хотя разрез обычный, а не такой кошачий, как у его сородичей. Их цвет неуловимо менялся от небесно-голубого к зеленому, с пляшущими искорками вокруг зрачка. Ну, искорками нас не удивить после Сиарея. Да мы и сами полыхнуть можем. Трехглавым драконом, да. Потому злить нас не надо.

Я сказала со всей строгостью:

— У нас только один маг в королевстве благословлен святой церковью — король Лэйрин. Костра не боишься?

Главное — предупредить.

— Магу воды — и бояться костра? Шутишь? — он дернул плечом, крепкие мышцы под кожей перекатились. — И многих ваш король сжег?

— Пока никого, — вздохнула. Об опытах на трупах лучше не вспоминать. — И зря, я считаю. Не разгуливали бы тут сейчас чужаки, как у себя дома, не мешали бы девушкам утренним пейзажем любоваться.

Хотя этот нахальный тип пейзаж не портил. Он был совсем не похож на тех двух инсеев, явившихся покупать короля Лэйрина. Облик тех двоих был красив до изысканности, но холоден и чужд. А этот — не эталон красоты, но видно, что сильный воин, хотя еще очень молод, с обаятельной улыбкой и весь тепло-золотистый. Волосы потемнели от воды, и с них стекали струйки на крепкую шею, широкие плечи и обнаженную грудь, но я помнила по мелькнувшему клочку в прошлом ночном наблюдении их цвет — спелой пшеницы. Капельки воды блестели на его коже, загорелой не до коричневого цвета, как у простолюдинов, а до такого вкусного оттенка, когда солнце лишь обласкало и облило золотом. И стоял он так близко, что я чувствовала запах его тела, и пахло почему-то не пресной речной, как следовало ожидать после купания, а горьковатой морской свежестью.

Глаза же мага были совсем инсейские. Странные глаза. Никогда не видела таких у горцев, да и ни у кого не видела — меняющие цвет от светло-зеленых до серо-голубых с ярким золотым солнышком вокруг зрачка.

И я помнила этот взгляд из прошлой жизни, когда я еще не была королем — спокойный и уверенный взгляд сильного духом человека и мага. В тот день Яррен, тогда еще фьерр Ирдари, едва появившись в Найреосе, покидал город в свите Виолетты, невесты императора. Но даже в тот краткий миг он успел меня приободрить, сложив пальцы в вейриэнский знак братского единения — «эман». Он читается по-разному в зависимости от контекста, но всегда ободряюще. Эман — и горы станут пылью, но не наш дух. Эман — я с тобой, брат, я помогу…