Когда Збышек закончил рассказ, Яна больше всего удивила реакция даже не кобольда, а Гуннара. Тот, хотя и знал в общих чертах об экспедиции, как он выражался, друидов на Остров Колдун, был сейчас весьма некоторыми озадачен подробностями рассказа Марта. Он периодически качал головой, чесал затылок и сокрушенно вздыхал. Коростель никак не мог отделаться от мысли, что Гуннар откуда-то и так знает многое из сказанного, а, может, и того больше, особенно, что касалось зорзов. Хрум же под конец рассказа, похоже, потерял к нему всякий интерес и дослушивал уже только из вежливости. Тем не менее, по окончании повествования кобольд задал несколько конкретных и дополняющих рассказ вопросов, после чего безапелляционно заявил:

– У вас есть много времени?

– Пожалуй, нет, – ответил Травник. – Хотя – смотря для чего.

– Для всего, – передразнил Хрум друида. – Тогда ждите здесь. Можете спать, если хотите. Я отправляюсь искать. Мне кажется, я знаю, как это можно сделать.

– А ты далеко? – с тревогой спросил Збышек. – Ты знаешь, где искать?

– Мне не нужно знать, Где искать, – с сожалением посмотрел на молодого друида кобольд. – Достаточно того, чтобы я знал, Как искать. И тогда Где уже не будет иметь никакого значения.

Друиды как по команде растерянно повернулись к Гуннару, но тот только махнул рукой: этого упрямца, мол, не переспоришь, и ни к чему это.

– А как ты будешь искать, Хрум? – улыбнулся Травник. И удивительное дело: кобольд, избравший в отношении друидов маску покровительственного превосходства, разукрашенную легкими мазками пренебрежения, на этот раз не ответил Травнику ни колкостью, ни порцией поучений. Он лишь задумчиво поглядел на друида и пообещал самым что ни на есть серьезным тоном:

– Я тебе потом скажу.

И умчался с неожиданной для него прытью в лес, так что только кусты прошелестели, и все стихло. Эгле скептически покачала головой, а Гуннар развел руками:

– Чудо в перьях. Одно слово.

Почему – в перьях, «негоциант» так и не объяснил, правда, сейчас дело действительно было вовсе не в словах.

Книгочей почувствовал, как на лбу у него выступает испарина. Сейчас он перестал быть собой, растворился в потоках снов, исходивших из него, как гаснущий костер еще долго источает дым. Шедув спал или делал вид, что спал – узкие глаза его всегда были чуточку приоткрыты. Патрик со страхом прислушивался к своим ощущениям. Среди ночи он вдруг почувствовал, что его мутит, у него неожиданно поднялся жар, и голова горела. Практичный Книгочей не стал будить Шедува, разумно решив, что, прежде всего, нужно очистить тело. Он с трудом отполз под дерево, невесть как выросшее здесь, в сплошном песке, без кустика, без камешка, и стал производить рвотные движения. Но у него ничего не вышло, и после нескольких неудачных попыток друид без сил откинулся на ствол могучего тополя.

Через некоторое время его привели в чувство муравьи, облюбовавшие дерево для своих хлопотливых маршрутов. По лицу друида деловито направилась целая колонна трудолюбивых мурашей, и Книгочей, стряхивая их со щеки, вновь едва не потерял сознание. Тогда он решил продолжить попытки очиститься, встал на четвереньки и, опустив голову, раскрыл рот. Внезапно пришло ощущение холодной волны. Она зародилась где-то между желудком и сердцем, несколько мгновений неприятно колыхалась внутри, отчего сердце Патрика поминутно замирало, и, наконец, устремилась наружу. Книгочей даже не успел вздохнуть от облегчения, что сейчас все из него выйдет наружу, и он будет себя чувствовать гораздо лучше – изо рта друида хлынула наземь мощная струя чего-то серебристого, пахнущего снегом или речным льдом. Если только у льда и снега есть другой запах, кроме холодной свежести! Жидкий поток, однако, не достигал земли, а стлался над песком на высоте коленей Патрика. Ощущение было такое, что из друида выходит расплавленная смола, которой конопатят крыши городские кровельщики, вот только эта смола была серебряная и больше всего напоминала чистую ртуть – единственный жидкий в естественном виде металл, который был известен Книгочею и которого он всегда опасался, производя магические опыты в служении. Ртуть была ему известна как страшно ядовитое и чрезвычайно летучее вещество.

Наконец поток серебра из его рта иссяк, но теперь все лицо друида, включая губы и язык, затвердело, будто вмиг замороженное, а в животе что-то вновь зашевелилось, заворочалось. Глаза Книгочея чуть не вылезли из орбит, когда из его рта вновь хлынул поток, но теперь это была мутная, темная кровь. Одновременно пришло ощущение пустоты в теле, легкости, голова прояснилась. Но оказалось, что дурная кровь только отворила дорогу очередному потоку серебра, который долго выбивался толчками, не давая друиду дышать и глотать. Третий позыв обернулся серебряным дымом, просочившимся изо рта, ноздрей и даже ушей Книгочея. Он понял, что не властен над тем, что с ним сейчас происходит, и покорно отдался на волю судьбы, упав на песок. В тот же миг выходящие из него потоки серебристого тумана иссякли, и теперь друид слышал только собственное тяжелое дыхание. В голове он почувствовал острый укол – кто-то пробивался в его сознание? Книгочей обхватил голову, решая, не вдариться ли что есть силы головой о ствол дерева, чтобы прекратить уже эти муки, и тут услышал тихий, но отчетливый голос.

– Друид! – сказал голос. – Тебе даровано великое. Снись!

Книгочей замотал головой и замычал, силясь вытряхнуть из себя этот голос. Ему казалось, что в голову пролезла большая уховертка и сейчас ворочается там, устраиваясь поудобнее, чтобы начать проедать мозг. Но Книгочей твердо знал, что уховертки никогда не залезают в ухо человека, что все это – досужие идиотские россказни о, в общем-то, совсем безобидном насекомом, и в голове его сейчас был кто-то совсем другой. Он подумал о зорзах, но они не могли еще появиться так рано и тем более – таким путем. И тогда Патрик собрал все оставшиеся силы, и ватным языком между распухшими губами еле-еле вытолкнул из себя слово.

– Шедув!

– Да! – услышал он преспокойный голос отпущенника. Оказывается, Шедув все это время не спал!

– Помоги… – прохрипел Книгочей.

– А ты нуждаешься в помощи? – невозмутимо возразил отпущенник.

Книгочей даже задохнулся от растерянности и возмущения. Он что, издевается над ним, что ли? Отдышался, взял себя в руки, успокоился. Шедув по-прежнему лежал, завернувшись в походный мешок, не делая никаких попыток встать и помочь. На миг в голове Книгочея шевельнулась тревожная мысль о предательстве, но она была просто несуразна – кому мог предать его отпущенник там, где уже и жизни-то в людском понимании не было? Тогда он снова обратился к напарнику.

– Что со мной, Шедув? Я только что чуть не умер.

– Ничего страшного, друид, – ответил отпущенник. – Я все вижу.

– Что, что ты видишь, чего не вижу я, ответь мне, заклинаю тебя!

– Отвечу и без заклинаний, – усмехнулся невидимой во тьме улыбкой Шедув. – На тебя снизошло величайшее благо, которое только может испытать человек в своем земном или посмертном существовании. Привратник сейчас говорил с тобой.