Проблему свободы печати затронул 8 сентября на страницах «Irodalmi Újsάg» Д. Хай. Для литераторов, отмечал он, «не должно быть запретов ни в чем, кроме того, что запрещено законом для всего общества… И, напротив, писателю, как и всем смертным, должно быть дозволено без ограничений говорить правду; критиковать всех и вся… верить в Бога, не верить в него; сомневаться в правильности плановых показателей; думать не по-марксистски… считать несправедливым то, что официально, быть может, считается справедливым; не любить отдельных руководителей; изображать недостатки, не предлагая при этом рецептов их устранения…, использовать непривычный стиль… называть никудышными произведения, которые некоторыми авторитетами выдаются за образцовые; высказывать определенные литературные мнения, чихать на определенные литературные мнения и т. д. и т. п… Вот свобода, за которую нам, писателям, нужно стоять до конца». В статье открыто поднимался вопрос о противоестественности существования в демократическом обществе учреждений, специально созданных для контроля за мыслью. «Ослабленная узда – это еще не свобода… Всякий открытый или завуалированный, прямой или косвенный надзор за выпуском книг, спектаклями, всякую цензуру нужно упразднить государственным актом… Пока этого не произойдет, мы не можем говорить о свободе литературы, а можем говорить, самое большее, лишь о временном, в любую минуту могущем быть опять ликвидированном либерализме». Не предварительная цензура должна определять, что можно и что нельзя публиковать в прессе, а сами редакторы, на которых тем самым будет возложена гораздо большая ответственность. Этот тезис, воспринятый в сентябре 1956 года партийным руководством как еретический, вместе с тем в определенной мере предвосхитил культурную политику кадаровского режима в период его расцвета. Г. Лошонци 2 сентября в газете «Művelt Nép» не только торопил с принятием конкретных решений, направленных на улучшение положения масс, но призывал сделать выводы в отношении лиц, которые своей «сектантской ослепленностью, нетерпением и упрямой бесчеловечностью нанесли людям плохо заживаемые раны, но, несмотря на это, продолжают находиться на руководящих постах». В прессе поднимается вопрос и о необходимости привлечь к ответственности Ракоши за все прегрешения, совершенные им перед народом, вскоре после июльского пленума он выехал в СССР.

Острые публикации в венгерской прессе вызвали нервную реакцию советского посольства, увидевшего угрозу монополии ВПТ в сфере массовых коммуникаций и доносившего в Москву о том, что «командные высоты» на идеологическом фронте постепенно переходят в руки «правых сил», связанных между собой не только идейно, но и организационно, стремящихся к созданию «второго идеологического центра» – при попустительстве агитпропа ЦК, вставшего на путь «уговоров и уступок» по отношению к активизировавшимся антипартийным элементам. Опубликование статьи Д. Хая с требованием предоставления «полной свободы» литературе «показывает, насколько далеко зашли венгерские писатели в своих выступлениях против партийного руководства и насколько ЦК ВПТ выпустило из своих рук дело руководства литературой», отмечалось в записке МИД СССР от 28 сентября, адресованной в ЦК КПСС М. А. Суслову[222]. Однако вопреки той версии происходивших в Венгрии событий, которая излагалась в посольских донесениях, среди литераторов и публицистов, выступавших с острыми публикациями, тон задавали отнюдь не противники социализма, а коммунисты с многолетним стажем. Призывы соединить идею социализма с гуманизмом и национальными ценностями звучали 17 сентября на съезде венгерских писателей. В связи с торжественным перезахоронением останков Ласло Райка 6 октября в публицистике проявились мотивы покаяния и расчета с прошлым: «Не мы сфабриковали обвинение и не мы произнесли приговор, но мы уверовали в ложь и сами ее повторяли», служив тем самым преступным политическим замыслам, писал известный публицист Тибор Мераи, впоследствии первый биограф Имре Надя.

Все настойчивее звучало в прессе и требование о восстановлении справедливости в отношении Имре Надя. В «письме чепельского рабочего», опубликованном в «Irodalmi Újsάg» 13 октября, его «новый курс», провозглашенный в 1953 году, был назван «оазисом в пустыне безумной сталинской политики», тогда как «до хруста сжавшее кости» мартовское постановление 1955 года об отстранении И. Надя, как отмечалось, «помяло слабые побеги веры в демократический дух».

В середине октября с давно уже невиданной остротой поднимались в прессе и проблемы материального положения трудящихся. «На средства, сэкономленные недоеданием рабочих», содержатся многочисленные показные учреждения, «не делающие абсолютно ничего полезного», говорилось в одной из статей. Андропов, увидев в этой публикации «прямой призыв к выражению недовольства», назвал тон подобных статей «явно угрожающим», а методы написания «провокационными»[223].