чувствуя, как взгляд его наливается тяжелой мутноватой зеленью нездешнего. – Мы только что убедились, как ты умеешь прятаться. Все, разговор окончен. Марш в свою комнату!

София мигом ретировалась, видимо, решив отложить разговор до утра. Все-таки кое-какие крохи здравомыслия были в ее не в меру хорошенькой головке.

Себастьян бросил задумчивый взор на Стефана. Тот ощутимо напрягся, ожидая, как решится его участь: все же Серафим бывал иногда излишне суров.

– Правду ты говоришь или нет, мне придется тебе поверить, – в конце концов подытожил Себастьян, направляясь в свою комнату с глупой мыслью все-таки уснуть сегодня. – В любом случае я не убийца. Я не готов убивать человека, которого считаю другом, даже если он меня предал. Я не готов убивать в храме, в который этот человек пришел за помощью. Лучше совершить смертельную ошибку, чем святотатство.

Стефан с облегчением вытер пот со лба и тоже поспешил исчезнуть в полумраке.

Глава 15,

в которой сон не отличить от яви, туманное прошлое становится ясным, настоящее – запутанным, а будущее – смертельно опасным

Снова кошмар.

Себастьян почти не удивился, увидев до боли знакомые покатые стены драконьей пещеры, поросшие окаменелым от времени синим мхом… нет, вовсе не синим. Убаюканный старой привычкой, ювелир не сразу обратил внимание, что сегодняшний сон разительно отличается от предыдущих, многолетних одинаковых снов.

Он был черно-белым.

С изумлением разглядывал Себастьян мрачный, лишенный цветов мир вокруг себя. Как ни странно, тот казался даже более ярким, более реалистичным и четким, чем привычная пестрая действительность. Без компромиссных полутонов реальность обрела глубину, выразительность и какой-то постановочный драматизм. Оборотной стороной же стала строгая графичность пространства: она угнетала разум и быстро вызывала усталость глаз.

Вспомнив, что это всего лишь очередной сон, Себастьян вдруг обрел заветную свободу действий и неуверенно замер, не в силах принять решение. Как поступить на этот раз?

Сон меж тем стремительно развивался по своим законам, замыкаясь в заколдованный порочный круг. Угадывая до боли знакомый отдаленный шум погони, в ужасе и отчаянии ювелир зажал уши руками, только чтобы не слышать стражей, не слышать ничего вокруг, но все было напрасно. Звуки рождались прямо у него в голове.

И вот, продираясь сквозь жестокое эхо, Себастьян побежал куда-то вперед, нелепо, размашистыми зигзагами, будто слепой. Снова Моник умрет, а он ничего не сможет поделать. Выбор лишь в том, увидит ли он ее смерть или в который уже раз постыдно скроется. Как это больно!

Тем не менее, если говорить откровенно, Себастьян никогда не пытался избавиться от мучивших его кошмаров. Ну, может, первое время, когда душевная рана была особенно свежа, надевал на ночь кровавые гиацинты. Эти камни печали питались тяжелыми эмоциями: смягчали меланхолию, забирали нездоровую тоску и отчаяние, жадно впитывали скорбь. Одновременно с этим гиацинты избавляли владельца от любых сновидений, галлюцинаций и навязчивых страхов. Платой за мощное исцеляющее действие минералов было одиночество, которое те приносили вместе с покоем.

Одиночество, которое нельзя преодолеть.

В принципе, для Себастьяна подобное условие не играло особой роли, но все же от регулярного ношения он отказался. Во-первых, покой, который давали гиацинты, подозрительно напоминали вечный. Да, он желал покоя, но не до такой степени. Под действием минералов ювелир жил словно в полусне, в непрекращающемся приступе лунатизма, вообще не ощущая себя живым: все чувства подчистую съедали ненасытные камни. Во-вторых, Себастьян решил, что ограждать себя от страданий неправильно – он должен выпить причитавшуюся ему чашу до дна, должен честно заплатить за содеянное.

Поэтому, когда пришли сны, он был даже рад, считая их заслуженной расплатой за совершенный когда-то неисправимый грех. Моник ушла, и ее не вернуть. Моник умерла, и Себастьян духовно умер вместе с нею, добровольно и без колебаний поставив крест на собственной жизни. Иное поведение выглядело в его глазах недопустимым и недостойным: любую судьбу надлежит принимать спокойно, даже если это судьба одинокого изгнанника.

Терзаемый чувством вины, ювелир сам назначил себе наказание, и это немного помогло пережить и смириться. Он запретил себе любые чувства, любые радости, само понятие счастья. И после каждого кошмара просыпался с ожившей глухой болью в сердце, к которой одновременно примешивалось чувство болезненного удовлетворения, знакомое всем, кто занимался самобичеванием. И только эта боль помогала чувствовать себя живым.

В те дни Себастьян дал себе слово, что Моник будет жить всегда – в его снах, в его памяти, в его чувствах. Это все, что он может сделать для нее. Это все, что он может дать любимой в посмертии.

Но все это было давно. Сейчас же он внезапно подумал, что, когда умрет он сам, в целом мире не заплачет ни одна живая душа. Даже единокровная сестра, жизнь которой полностью зависела от него с самого детства, вряд ли огорчится. Уже больше десятка лет Альма провела в одном маленьком монастыре в Аманите, куда он с большим трудом ее устроил. Когда Себастьян навещал сестру, привозя нужные лекарства и средства на содержание, она даже не всегда замечала, что брат рядом, скользя взглядом как будто сквозь. Себастьяну трудно было признать, но этот темный зеленый взгляд становился все более неприятен ему и временами даже пугал.

Прежде Себастьян искренне любил и жалел сестру. Именно ради нее когда-то давно он отважился кардинально изменить жизнь. Условия в общине стали невыносимы, и Себастьян решил бежать в ближайший полис, чтобы там попытать счастья, найти себе применение и заработать хоть немного денег. К его радости, способности сильфа, превосходящие человеческие, упорство и ум легко позволили стать вором, а позднее – профессиональным высокооплачиваемым элитным вором. Ювелиром.

Но ради жизни Альмы, напоминавшей бессмысленное растение, за долгие годы им были убиты десятки людей, его собственная жизнь превратилась в кровавый кошмар. Конечно, Себастьян не имел морального права обвинять в этом сестру и возлагать ответственность на неразумное, по сути, существо. За все в ответе только он. За эту мрачную сказку, у которой не будет счастливого конца.

Иногда ювелиру казалось, будто он чудовищно лжет самому себе. Бережно хранит в сердце образ Моник, желая убедить самого себя, что не такой уж он подлец. Заботится об Альме, пытаясь найти оправдание той жизни, которую сам – добровольно! – выбрал. Где правда, где ложь? Как различить их в собственном сердце, особенно когда в нем царит кромешная темнота?

Самое контрастное из всех возможных, сочетание черного и белого производило удивительный эффект динамики: так чередуются в извечном круговороте ночи и дни, тьма и свет, смерть и жизнь. Лишенный красок мир казался таинственным