Бенджамин Сентис, разоренный и потому как никогда злой и алчный, вынашивал планы мести. Стало известно, что именно он помог Сергею скрыться после того, как тот на ступенях собора сжег мне лицо кислотой. Чудесные руки, которые когда-то сделал Сентису Михаил, послужили предательству и злу. Словно сбылось пророчество пражских подземных жителей о том, что Принц Нищих погибнет от собственных рук. И вот теперь, в последнюю ночь 1948 года, Сентис, ненавидевший Михаила, как только один человек может ненавидеть другого, готовил последний удар.

Оказалось, что все эти последние годы мои бывшие опекуны, также яро ненавидевшие нас, Татьяна и Сергей, никуда не уехали, а тайно жили неподалеку и мечтали о мести. Их час настал, когда бригада Флориана приступила к решительным действиям. Сентис знал о том, что в нашем особняке в парке Гуэлль готовится обыск – Флориан искал неопровержимые доказательства приписываемых Михаилу преступлений. Если бы обыск состоялся, из документов, изъятых при этом, стала бы ясна роль Сентиса – предателя, интригана, преступника. Он не мог этого допустить. В ночь перед обыском Сергей с Татьяной разлили несколько объемистых канистр с бензином вокруг особняка, а Сентис, трусливый как всегда, наблюдал из машины, как занималось пламя, потом быстро уехал и больше не показывался.

Я проснулась от запаха горелого, выбежала в коридор – по лестницам полз синий дым, а внизу пламя уже бушевало вовсю, оно распространилось за несколько минут на весь дом. Мне спас жизнь Луис – помог выбраться через балкон по крыше гаража в сад. Обернувшись, мы увидели, что пожар охватил уже оба первых этажа и подбирается к башне, в которой заперт Михаил. Я, думая, что его еще можно спасти, билась в сильных руках Луиса, а он держал меня, чтобы я не кинулась в ревущее пламя. Сергей с Татьяной появились именно в эти минуты. Сергей хохотал как помешанный, Татьяна дрожала и все терла руки, воняющие бензином, и все мы, как околдованные, не сводили глаз с башни. То, что произошло потом, часто снится мне в кошмарах. Пламя уже врывалось в башню, оконные стекла вылетали со взрывом, осыпая осколками землю, и вот в одном из окон, прямо внутри пламени, появился резко очерченный силуэт. Словно явился черный ангел. Это был Михаил. С нечеловеческой ловкостью он карабкался по стене с помощью специальных металлических когтей – одного из своих изобретений. Он скользил вниз с поразительной быстротой. Татьяна с Сергеем просто ошалели: застыли на месте, онемели. И вдруг на них легла плотная черная тень и с нечеловеческой силой потащила в здание. Я потеряла сознание, когда они исчезали в пламени.

Луис отвел меня в единственное оставшееся нам убежище – в этот покрытый строительными лесами, законсервированный театр. С тех пор он и служит нам с ним домом. А газеты на другой день вовсю трубили о трагедии в парке Гуэлль. Внутри особняка были найдены два обугленных тела, сплетенные в последнем объятии. Полиция полагала, что это были мы с Михаилом. В действительности это были Сергей с Татьяной, но правду знали только мы. Кстати, третьего трупа не было, и мы с Луисом в тот же день пошли искать Михаила в оранжерею в Сарья. Там тоже не было никаких его следов. Шелли, изучивший все заметки Михаила и спрятавший их, чтобы они никогда не стали известны, предполагал, что тот прячется где-то в городе, ожидая завершения трансформации. Много недель изучал Шелли бумаги Михаила и понял основной смысл его замысла. Сыворотка, полученная этим гениальным исследователем из подземных черных бабочек – плод его многолетних трудов, – имела невообразимые, неслыханные свойства. Я сама видела в Вело-Граннель ее действие на старый, многонедельный труп женщины, погибшей под трамваем: безнадежно мертвое тело ожило после инъекции. Михаил, если мы правильно поняли, хотел обмануть смерть так, как это делают бабочки: окуклиться и возродиться. Но, по его плану, в явившемся из мрака существе уже ничего не будет от Михаила Колвеника. Это будет нелюдь.

Ева Иринова говорила, и слова ее отзывались слабым эхом в огромном пустом театральном зале.

– Многие месяцы у нас не было никаких известий от Михаила, – продолжала Ева. – Не нашлось и его убежище. В глубине души мы надеялись, что страшный замысел ему не удался. Но мы ошиблись. Через год после пожара двое полицейских прибыли ночью, по анонимному доносу, на Вело-Граннель. Я уверена, что за этим стоял Сентис. Не получив отчета от Сергея и Татьяны, он подозревал, что Михаил еще жив, и забросил пробный шар. Фабричные помещения были заперты и опечатаны, никто туда войти не мог, однако полицейские действительно обнаружили кого-то внутри и расстреляли по нему весь свой боезапас, но…

– Не нашли ни единой пули и следов рикошета. – Я вспомнил слова Флориана. – Это был перевоплощенный Колвеник, телу которого пули не вредили. Все они остались в нем.

Старая дама кивнула.

– Полицейские погибли страшно. Их тела были буквально разорваны на части, – продолжала она. – Никто не нашел объяснения случившемуся. Только Шелли, Луис и я понимали, что происходит. Михаил вернулся. За несколько следующих дней все без исключения члены директорского совета Вело-Граннель, предавшие Михаила, умерли при невыясненных обстоятельствах. Мы подозревали, что Михаил прибег к своему старому опыту и теперь использует канализационную сеть для обитания и передвижения по городу. Непонятно только было, зачем он приходил на фабрику. Перечитанные еще раз его записи дали ответ: за сывороткой. Он должен был регулярно принимать сыворотку, чтобы оставаться живым. Его запасы в особняке сгорели при пожаре. Если они были у него и в оранжерее, то наверняка подошли к концу. Шелли дал в полиции взятку, чтобы они разрешили пройти на фабрику, и нашел там в шкафах два последних флакона сыворотки. Один из них он припрятал. Всю свою жизнь сражаясь с болезнями, страданием и смертью, он не устоял перед соблазном. Просто не смог уничтожить такой флакон. Хотел изучить его, понять механизм действия. И получил некоторые результаты: синтезировал на базе ртути вещество, которое нейтрализует действие сыворотки. Он наполнил двенадцать серебряных пуль этим антидотом и спрятал их, надеясь всем сердцем, что они никогда ему не понадобятся.

Я понял, что видел сквозь окно именно эти пули во флаконе, который Шелли давал Луису Кларету. Только благодаря им я сейчас был жив.

– А Михаил? – спросила Марина. – Ведь без сыворотки…

– Мы нашли его труп в канализационном канале под Готическим кварталом, – сказала Ева. – Даже не труп, а труп трупа, жуткое порождение оживленной смерти. Как он смердел, ведь его составляли части старых оживленных трупов…

Старая актриса устало подняла глаза на Луиса. Шофер взял на себя окончание печальной повести.

– Мы похоронили то, что нашли, на старом кладбище в Сарья, под плитой без имени, – пояснил он. – Ведь официально сеньор Колвеник умер годом раньше. Мы не могли рисковать. Если бы Сентис узнал, что моя госпожа жива, он бы и ее погубил. Уж этот ни перед чем бы не остановился. Так что мы были осторожны, сидели здесь, в театре, очень тихо, почти не выходили…

– Долгое время, – добавила Ева, – я полагала, что Михаил обрел покой. Приходила на кладбище каждый месяц, в последнее воскресенье – в память дня, когда встретились. Я молилась, чтобы скоро, совсем скоро, души наши встретились… Так вот мы и жили, погруженные в воспоминания, а жизнь за это наказывает: мы не думали о самом важном…