Сталин убирал членов Политбюро ЦК ВКП(б) постепенно. Собирал на них показания компрометирующего характера, знакомил с материалами других членов партийного ареопага, спрашивал мнение, точно по теории персонажа Ф.М. Достоевского Родиона Раскольникова, только спрашивал, немного перефразируя у «твари дрожащей», которая «права не имела». Потом вопрос выносился на пленум Центрального комитета ВКП(6). Жертву подводили на Политбюро, освобождали от всех должностей, исключали из партии, вызывали к следователю и арестовывали.

Но с Берией было совсем по-другому. Соратники не чувствовали себя уверенно. Им нечего было предъявить своему другу. А точнее, его можно было обвинить в том, к чему и они все до единого были причастны.

Хрущев на заседании ЦК после ареста Берии уже не в качестве «твари дрожащей», а с реальным правом на восклицание — «право имею!» смело заявит:

«Товарищи, с таким вероломным человеком только так и надо было поступить. Если бы мы ему сказали хоть немного раньше что он — негодяй, то я убежден, что он расправился бы с нами.

Он это умел…

Он способен подлить отраву, он способен и на все гнусности…

Мы считали, что если он узнает о том, что на заседании будет обсуждаться о нем вопрос, то может получиться так: мы на это заседание придем, а он поднимет своих головорезов, и черт его знает, что сделает».

И опять действия вне правовых рамок. Произошел силовой захват.

Хрущев, Маленков и другие в 1953 году поступили так, как привыкли действовать при Сталине — без предъявления обвинений, без ордера на арест. Это был не заговор Берии, а заговор против Берии — арест, скоротечное судилище и расстрел, хотя в сегодняшней публицистике и исторической литературе встречаются данные об инсценировке этого действа: Берия погиб при штурме его квартиры, а на суде был всего лишь раз показан его хорошо загримированный двойник. Это подтверждает и сын Берии Серго в своей книге «Мой отец — Лаврентий Берия».

Переход органов госбезопасности в МВД и во власть Берии чекистами на местах был воспринят неоднозначно. Одни в принципе соглашались с принятием закона «об амнистии» и мерах реабилитации арестованных по делу «врачей-убийц», «ленинградскому делу», «сионистскому заговору в МГБ», об аресте великого комбинатора Рюмина, о необходимости расследования дела народного артиста СССР Михоэлса и прочее.

Вместе с тем возникали сомнения — явные попытки Лаврентия Берии быстро перекрашиваться и отмежевываться от своих злодеяний с попыткой переноса всех грехов на Сталина и «стрелочников» репрессий — рядовых исполнителей приказов сверху, оставляя себя в стороне за скобками трагических событий.

Теперь он выставлял себя демократическим преобразователем перестройки страны по своему плану. Так что первым архитектором перестройки был не Михаил Горбачев, а Лаврентий Берия. Интересно то, что оба они приглашались вождями в Москву с южных окраин страны. Берия — Сталиным, Горбачев — Андроповым.

* * *

Нужно сказать, что оперативная обстановка на территории Белорусси характеризовалась своими особенностями. Шла война после войны. Правда, не такая, как в Западной Украине, но тоже было неспокойно. Эта война выражалась борьбой правоохранительных органов с подпольными структурами польской Армии Крайовой, которые противодействовали утверждению советской власти, особенно в западных областях Белоруссии. Такая борьба приобретала порой затяжной и жестокий характер.

В декабре 1944 года сотрудниками Смерша совместно с территориальными органами и войсками поддержки и охраны тыла завершился разгром соединения «Юг» Новогрудского округа Армии Крайовой. Эту, по существу, дивизию возглавлял поручик Зайнчковский по кличке Рагнер. В его банде все еще оставалось более 600 хорошо вооруженных человек. Свою известность главарь соединения приобрел в 1944 году, когда в городе Лиде заключил соглашение с германскими оккупационными войсками о совместных действиях против советских партизан.

До начала 50-х годов действовали осколки разбитых банд бульбашей, оуновцев, бандеровцев и уповцев, особенно на территориях, граничащих с Украиной. В заслугу белорусским коллегам можно поставить такие результаты — в ходе чекистско-войсковых операций были ликвидированы банды: Миклашевича — «Фаля», Завтрыка — «Юранда», Борисевича — «Крыся», Нездинского — «Немана», Круповича — «Смока», Лебедя — «Чайки», Сосновского — «Язмирского», Олешковича — «Ивана», а также оуновская бандгруппа «Соловья», отряд из разгромленной УПА «Дениса» и другие.

Последняя операция чекистско-войсковой группой была проведена в районе г. Лида после обнаружения там замаскированного убежища и находившихся в нем бандитов во главе с неким Копачем. В бункере чекисты обнаружили оружие: пулемет, автоматы, снайперский карабин, пистолеты, гранаты и боеприпасы к стволам.

Николай Григорьевич именно в это время работал в Минске в должности заместителя начальника Управления военной контрразведки МГБ СССР по Белорусскому военному округу, а после мартовского постановления Берии управление стало называться Особым отделом МВД СССР по тому же военному округу.

В апреле в отдел поступил приказ, подписанный Берией, за № 0068 с грифом «Совершенно секретно»: «О запрещении применения к арестованным каких-либо мер принуждения и физического воздействия». Старшим оперативным начальником в тот период считался министр внутренних дел БССР генерал-майор Баскаков Михаил Иванович.

Начальник Особого отдела МВД по Белорусскому военному округу генерал-лейтенант Едунов Яков Афанасьевич поручил своему заместителю Николаю Григорьевичу Кравченко собрать сотрудников для ознакомления с этим документом, так как в это время он болел и находился в госпитале.

— Николай Григорьевич, доведите положения этого приказа до каждого под роспись, — приказал начальник. — Это надо сделать срочно.

Кравченко собрал офицеров центрального аппарата отдела и стал читать:

«Министерством внутренних дел СССР установлено, что в следственной работе органов МГБ имели место грубейшие извращения советских законов, аресты невинных советских граждан, разнузданная фальсификация следственных материалов, широкое применение различных способов пыток — жестокие избиения арестованных, круглосуточное применение наручников на вывернутые за спину руки, продолжавшееся в отдельных случаях в течение нескольких месяцев, длительное лишение сна, заключение арестованных в раздетом виде в холодный карцер и другие…»

Николай Григорьевич продолжал читать, изредка наблюдая за реакцией своих подчиненных. Одни воспринимали эти слова с каменными физиономиями, по лицам других пробегала ухмылка, мол, что за открытие делает Лаврентий Павлович, когда сам же и был законодателем мордобоя в ходе проведения следственных действий. На этот счет, в смысле узаконивания практики физического воздействия, были десятки документов за его подписью. Кравченко и сам это хорошо знал. Но приказ есть приказ:

«…Подобные порочные методы ведения следствия направляли усилия оперативного состава на ложный путь, а внимание органов государственной безопасности отвлекалось от борьбы с действительными врагами Советского государства.