– Ну да, – смертельно серьёзно ответил Саша.

– Не правильно вы это делаете, господин Добренко, – Маша, очень ясно осознавая, что порет откровенную чушь, никак остановиться не могла. – Книжек, что ли, не читали? «Он страстно прижал её к своей широкой груди и нежно обнял могучими руками!»

– Всю.

– Что «всю».

– Обнял всю, – с той же серьёзностью пояснил дрессировщик. – Мань, почему ты такая дурында, а?

Госпожа Мельге уж совсем было собралась разобъяснить ему своё отношение и к «дурындам», и к «Маням», и не к умеющим толком обниматься. Даже, отстраняясь, упёрлась ладонями в его грудь, не слишком широкую, но очень твёрдую, но тут на самом деле случилось всё и разом.

Во-первых, Саша её всё-таки поцеловал и это было… Нет, не волшебно, вовсе не феерично и колени у Марии не подогнулись. Всего лишь, как надо, именно так, что прекращать хотелось меньше всего, потому что очень-очень вкусно, а по-другому и не скажешь.

Ну а во-вторых, хлынул ливень: стеной, барабаня по затылку крепкими пальцами. Вода мгновенно залила и лицо, и глаза с носом, а дышалось-то и так нелегко. Но они почему-то так и стояли по пояс в речке, не додумавшись даже на берег выбраться, не говоря уж о чём-то более разумном. Маша всё пыталась ухватиться за Добренко, но на нём даже майки не было, пальцы скользили по мокрой коже, ну а где находились сашины руки, Мария понятия не имела. Просто стало очень жарко, и даже ливень уже кипятком казался. А они всё целовались, как ненормальные.

Хотя, почему «как»? Вот в голосе Марии Архиповны совершенно точно снова что-то поехало, только теперь в другую сторону.

– Пойдём, – откуда-то из дождевой темени выдохнул Саша.

– Куда? – преступным хриплым шёпотом уточнила Мария.

– Ко мне. Куда ещё-то?

И действительно, что она вечно глупости спрашивает? Очевидные же вещи, на самом деле, Арею и тому ясные.

***

То, что вечером было яснее ясного, с утра выглядело уже не таким понятным, скорее даже мутным.

Разбудил Машу не свет и уж, конечно, не будильник, и – что само по себе странно – не телефонный звонок, а ощущение чего-то очень хорошего. Так только в детстве бывает, когда ещё во сне понимаешь: уже сегодня Новый год или первый день каникул, а только потом просыпаешься эдаким солнечным, радостным.

Вот и Мария проснулась солнечной, потянулась довольной кошкой, смутно удивляясь, откуда это взялась широченная кровать с жестковатым, но определённо ортопедическим матрасом, абсолютно невесомое одеяло и хрусткое от крахмала постельное бельё. Сощурилась на сереющее окно – и не понять, что за ним, то ли утро, то ли уже вечер. А потом вспомнила и солнечность моментально потонула в безмерном удивлении.

Собственно, вспоминать было нечего. Разве что, как они бежали под ливнем от Мухлоньки до сашиного дома, и Мария даже взвизгнула, когда гром вдарил особенно близко. Ну или как Добренко её растирал какой-то жёсткой кусачей рукавицей, а Мельге почему-то совсем не стеснялась. А потом дрессировщик напоил Машу чаем аж с половинкой лимона, вручил ей стакан с какой-то шипучей лекарственной гадостью, очередную безразмерную майку, уложил вот в эту дивную постель и…

И всё. Даже в лобик не поцеловал, хотя спокойной ночи пожелать не забыл.

А как же страсть, которая скрутила их костлявой рукой на речке? Получается никак. Или это Марии Архиповне только всё привиделось-причудилось? Не в смысле, что галлюцинации приключились, а в смысле, она Добренко просто неправильно поняла? Приняла желаемое за действительное? И уже пора идти-таки топиться, дабы спасти девичью, то есть женскую честь?

Как раз, когда Маша думала, нужно ли кончать с несправедливостями этого мира или ещё погодить, дверь спальни открылась, а на пороге объявился Добренко собственной загадочной персоной. Всё по-прежнему было при нём, только вылинявшие шорты он сменил на такие же потрёпанные джинсы, а бандана, растянутая футболка, нос и узловатые руки остались. Правда, в этих самых руках он держал то ли поднос, то ли столик с до смешного коротенькими ножками. А на нём красовалось всё, что положено, включая кофейник и даже белоснежную вазочку с одинокой, мокрой и оттого унылой розочкой.

Мария Архиповна немедленно почувствовала себя Джулией Робертс времён «Красотки». От «Просто Марии» в этом всём тоже что-то было.

– Кофе в постель? – мяукнула Маша, безуспешно пытаясь улыбнуться.

– Вообще, я налил в чашку, но если хочешь…

Саша сделал вид, будто собирается вывернуть поднос на кровать.

И что это может значить? У нас с утра чувство юмора просыпается?

– Чашка меня вполне устроит, – заверила Мария, натягивая одеяло повыше. – А мы сегодня бегать не будем?

– Дождь льёт, – Добренко пристроил поднос Маше на колени, сам же уселся на краю кровати, подогнув под себя ногу. – А этот поганец вчера и так накупался, посидит в вольере.

– Дырку ты уже заделал? – светски поинтересовалась госпожа Мельге, судорожно соображая, что ей делать.

Незабвенная Вероника Германовна в своё время отменно выдрессировала внучку, ещё маленькой Маша прекрасно знала, что пирог следует есть вилкой, улиток разделывают с помощью щипцов и двузубой вилки, сыр обычно подают на десерт, но как пить кофе в кровати она понятия не имела и: она немедленно выльет всё в купеческую постель, как только чашку в руки возьмёт.

– Ты чего опять придумала? – поинтересовался Саша, начисто проигнорировав вопрос о дырке.

– Просто мне кажется, что ты меня за кого-то другого принимаешь, – тихо призналась Мария Архиповна, рассматривая поникшую розочку. – То есть за другую. Пикники, завтрак в постель… – «Блюдение невинности и целомудрия» Маше всё-таки удалось проглотить, – это очень мило, но я вовсе не нежная лань, а…

– Не знаю, кто там за кого принимает, – насупился Добренко, – а ты мне нравишься, какая есть. Обычно. А вот когда начинаешь себя накручивать и строить такую…

– Какую? – тоже повысила тон Маша.

– Да вот такую!

Нет, в принципе, всё понятно. Он ей розочки и кофе, а ему вместо умиления и слёз благодарности претензии, вот и злится. Но его же никто ни о чём подобном не просил! Типично мужская реакция: хотел как лучше, получилось как всегда и все кругом виноваты, кроме него самого.

– То есть, я нравлюсь тебе такой, какая есть и ты, вообще, за честность в отношениях? – нехорошо прищурилась Мария Архиповна.

Видели бы её сейчас подчинённые! После такого специального прищура сотрудники обычно тихонечко расползались по углам, прикрывая голову заявлением об увольнении по собственному желанию.

Хотя нет, не надо тут сотрудников, лишними будут.

– Разве я не то же сказал? – Оказывается, и дрессировщики щуриться умеют, причём ничуть не хуже хозяек турфирм. – Только без вывертов.