Лада непроизвольно глянула вниз и чуть слышно ойкнула. Клим уже сжимал в пальцах пистолет, до ее слуха долетел чуть различимый щелчок предохранителя.

– Если я кивну, тут же падай под стол, – прошептал Клим, – а если сделаю вот так, – он повел подбородком слева направо, – беги на кухню. Поняла?

– Ты уверен?

Но Клим даже не удостоил ее ответом, он, не поворачивая головы, уже смотрел на то, как в зальчик входят двое «близнецов» в расстегнутых пиджаках, чтобы легче можно было выхватить оружие. Он чуть приподнялся над стулом, готовый в любой момент вскочить или броситься в сторону. Мужчина, сидевший за соседним столом, внезапно побледнел, вилка, поднесенная ко рту, остановилась, с куска жирной сельди на скатерть сорвалась капля.

Один из пришедших наклонился к самому его уху и тихо произнес:

– Расплатитесь и следуйте за нами.

В руке у второго пришельца мелькнуло удостоверение. Мужчина часто заморгал и махнул рукой официанту. Рассчитывался он нервно, путая купюры, официанту даже пришлось собирать оброненные на пол деньги. Мужчина поднялся и, заложив руки за спину, двинулся к двери. Один из пришельцев поднес к уху рацию, звук был отрегулирован плохо, поэтому все, сидевшие в зале, услышали:

– Паша, проверь мудака за соседним столиком, он с шикарной дамой.

Тот, кого назвали Пашей, приблизился к Бондареву.

– Разрешите…

– Что именно? – Бондарев спокойно смотрел ему в глаза.

– Руки…

– Пожалуйста, – Клим положил руки на стол, – если вам неудобно, могу подняться, – он встал.

Паша заглянул под стол и выпрямился, бросил в рацию:

– Все чисто, тебе показалось.

– Извини, Лада. – Клим, прищурившись, глянул на Пашу. – Передайте своему напарнику, чтобы не кричал в рацию во время спецоперации, а говорил тихо.

Пришедшие вместе с задержанным покинули ресторан. Легковая машина и микроавтобус уехали.

– Но я же сама видела пистолет в твоих руках, – шептала Лада, подавшись вперед, – куда ты его дел?

– Загляни под столик, – предложил Клим.

Сельникова заглянула, но ничего, кроме фанерной столешницы, не увидела.

– Там нет ничего, – разочарованно сказала она.

– Конечно, нет.

– А где?

Бондарев развел руками:

– Исчез, испарился.

Лада морщила лоб, затем глаза ее стали хитрыми-хитрыми, она нагнулась еще ниже и увидела под сиденьем стула Клима тускло поблескивающий пистолет. Оружие держалось непонятно на чем.

– Магнит?

– Нет, жвачкой приклеил. Забудем об этом. Когда я с тобой, то поневоле становлюсь нервным. Еще немного, и стал бы палить в безобидных ментов.

– Ничего себе, безобидные, человека арестовали, – возмутилась Лада, ей показалось, что Бондарев расстроен своей ошибкой, – не переживай, я испугалась больше. Сидела и думала: «Чего он медлит? Почему не стреляет?» Был бы пистолет у меня в руках, всю бы обойму расстреляла.

– Не думай, что убить человека так просто. Некоторые на это просто не способны.

– А я?

– С момента нашего знакомства я только и думаю об этом.

– Мог бы спросить и у меня самой.

Закатное солнце окрасило шатры колоколен, позолотило купола коломенских храмов. Ветер то налетал на старый парк с реки, то мгновенно утихал, и тогда деревья замирали, будто время останавливалось. Зеркальная поверхность Москвы-реки переливалась в лучах заходящего солнца.

Михаил Изидорович Хайновский сидел в раскладном деревянном кресле на носу прогулочного теплохода «Аэлита». К правому борту течением прибило всякую дрянь, на воде покачивались потускневшие от тины пакетики из-под чипсов и сухариков, сморщенные пластиковые пивные бутылки, размокшие окурки. Да и сам прогулочный теплоход уже не выглядел таким нарядным, выгорели на солнце цветные флажки, потемнели и потеряли блеск от городских кислотных дождей латунные поручни, на досках палубы подрагивали безвременно пожелтевшие березовые листочки.

Олигарх зябко повел плечами, вечерняя прохлада у реки давала о себе знать. Он поправил удочку, чуть потянул за леску, неподвижный до этого поплавок ушел под воду и вынырнул точно напротив носа корабля. Порфирьев вот уже битый час сидел у надстройки и не мог понять, какого черта его хозяин вместо того, чтобы заниматься каким-нибудь делом, словно буддийский монах, созерцает медленно текущую реку. Пара уток крутилась возле корабля в расчете на поживу, но от Хайновского им так ничего и не перепало. Мобильный телефон Михаила Изидоровича молчал с самого обеда, будто его выключили. Чем хуже шли его дела, тем меньше оставалось близких людей.

– Может, он и не приедет, – не выдержал Порфирьев.

– Приедет, – одними губами усмехнулся Хайновский, – если обещал, то приедет.

Николай Порфирьев бросил взгляд на будку у причала. Охранники расположились на улице, сидели на лавке и лениво отгоняли надоедливых комаров. Начальнику охраны стало не по себе, ему показалось, что из его жизни вынули стержень. Впервые за последние годы он толком не знал, что делать. Охранять хозяина? Но от кого? Не станешь же воевать с государством. А больше Хайновский, казалось, стал никому не нужен – превратился из преуспевающего энергичного воротилы в подобие пенсионера.

Семен Липский безбожно опаздывал, вот уже полтора часа, как он обещал подъехать к теплоходу.

«И что, если не приедет, то придется на палубе ночевать? Если не ладится, то уж во всем. Даже рыба не клюет», – подумал Порфирьев.

Его чуткий слух уловил звук автомобильного двигателя. Машины он различал по звуку не хуже, чем корабельный акустик вражеские подводные лодки.

– Едет на своем новом «Лексусе», и «Лендровер» в сопровождении, – обрадованно сообщил он Хайновскому.

Тот только голову повернул и прикрыл глаза. Начальник охраны не ошибся, на набережную выехали две машины: белоснежный «Лексус» и «Лендровер». Семен Липский коротко кивнул охранникам на причале и поднялся по трапу на борт. Хайновский, не поднимаясь из кресла, пожал ему руку.

– Выглядишь, Семен, неважно.

– Устал, – Липский провел тыльной стороной ладони по лбу, присел в свободное кресло.

Порфирьев, перехватив взгляд Хайновского, тут же скрылся с глаз.

– Солнце красиво садится, прямо в облака, – мечтательно произнес Михаил Изидорович, – сколько рассветов и закатов мы с тобой пропустили в последние годы, а, Семен? Ты когда последний раз рассвет встречал?

– Не помню уже, – растерялся Липский, он не мог понять, почему Михаил не трясет его, не торопится узнать новости.

– Я, пока тут сидел, тебя ждал, даже афоризм сочинил: «От плохих новостей не спасет даже отключенный телефон», – Хайновский рассмеялся нервным смехом.