– Куда он мог пойти, как вы думаете? – с надеждой спросила Лиза, но соседка пожала плечами:

– Да кто знает, что в его больную голову могло взбрести!

– А как он в квартиру попал? – удивилась Лиза. – Ведь ключ у него вместе с одеждой в больнице наверняка забрали?

– У меня хранился его ключик, – призналась соседка. – Ваня был такой растяпа, ужас просто. Терял ключи, замки менял, а потом просто начал ключ у меня оставлять. Мне не трудно, чего особенного?

– А у вас запасного ключа, случайно, нет? – с надеждой спросила Лиза, но соседка только руками развела.

Простились и ушли. На всякий случай Лиза толкнула дверь, обитую рваной, побуревшей от времени клеенкой, из-под которой лезли клочки желтой ваты. На клеенке зеленой масляной краской, кое-где уже полопавшейся и обвалившейся, была намалевана большая цифра 2. Но дверь оказалась заперта.

На улице Лиза попыталась было заглянуть в окна, однако они были завешаны изнутри пожелтевшими газетами.

– Надо завтра сделать копию той фотографии из его истории болезни и дать ориентировку, – сказала она, снова садясь в машину. – По вокзалам, в аэропорту… Мы узнаем, куда он подевался.

– В отделение? – с надеждой спросил водитель и широко улыбнулся, когда Лиза кивнула.

– Вернем дежурную машину по назначению и прогуляемся по домам пешком, надо хоть воздухом подышать, – сказал Комаров.

До отделения езды было буквально пять минут, поэтому через десять минут они уже вышли на Амурский бульвар и повернули направо.

Миновав желтое приземистое здание бани на углу улицы Запарина, Лиза вдруг сказала:

– Я почему-то эту баню всегда терпеть не могла, хотя ни разу там не была. У нас на Театральной в старом доме была колонка в ванной, но чаще всего я мылась у Вадима Петровича с Женькой: у них была роскошная ванная в пятиэтажке, да и в другом доме тоже горячая вода шла.

– Слушай, неужели ты всерьез намерена искать Тополева? – озадаченно спросил Комаров. – У нас ведь даже заявления о его пропаже нет.

– Заявление будет, – кивнула Лиза. – Завтра же ты сходишь к главврачу и потребуешь от него такое заявление. Сделаешь копию фотографии и разошлешь ориентировки куда надо.

– Потребую? – изумился Леонтий.

– Ну да. Нам ведь точно известно, что он пропал. Сбежал пациент психиатрической лечебницы, сбежал до выписки, а ведь полтора года назад рядом с его домом был пожар. Кто его знает, Тополева, может, это он сарай поджег. Может быть, он пироман!

– Ты сама в это веришь? – ухмыльнулся Леонтий.

– Нет, конечно. Но я сумею убедить начальство в том, что его надо искать и что мне архинеобходима командировка в Николаевск-на-Амуре.

– О да! – хохотнул Комаров. – Ты сумеешь убедить кого угодно и в чем угодно! Перед тобой никто не устоит. Но все же – почему я должен требовать заявление о розыске Тополева? Ты же намерена его искать? Тебе и заявление, так сказать, в руки.

– Завтра на работе может оказаться Абрамова, а я с ней встречаться не хочу. Только вспомню, как она к моему медальону тянулась… – Лиза зябко передернулась и осеклась.

– Когда она к твоему медальону тянулась?! – вытаращил глаза Комаров.

– Вчера, – буркнула Лиза.

– То есть ты боишься, что она его отберет, – констатировал Комаров. – От вас, женщин, всякого можно ждать! Но скажи, как быть с теми вопросами, которые ты намеревалась ей задать про разные случаи из твоей копилки странностей?

– Вот вернусь из командировки – и задам, – весело сказала Лиза. – А ты с ней не общайся, очень тебя прошу. Говори только с главным, понял?

– Нет, ну ладно, послушаюсь тебя. Кстати, до меня мы уже дошли, – Леонтий кивнул на дом, протянувшийся на целый квартал между улицами Волочаевской и Шеронова. В нем помещался большой продуктовый магазин. – Может, тебя проводить? Уже совсем темно.

– Да бог с тобой, тут же два шага!

Лиза кивком указала на противоположную сторону улицы, где за углом дома, в котором помещалась Детская библиотека, начиналась Театральная улица. Морозовы по-прежнему жили на Театральной, хотя и в другом, новом доме, который стоял практически на том же месте, где когда-то находился старый. Теперь остались только воспоминания о его высоком крыльце с просторной верандой, об остроугольной, причудливой, словно бы пряничной крыше, о просторном дворе с продавленным тракторным сиденьем в углу, о саде: через его ограду свешивались на улицу ветви яблонь-дичков, отягощенные весной буйным белым цветом, летом и осенью меленькими плодами, сначала зелеными, а потом кроваво-красными, которые всю зиму расклевывало птичье племя, о клумбах, на которых пышно цвели космеи, астры и, словно пики, торчали оранжевые и бледно-сиреневые гладиолусы… На часть клумб падала тень яблонь, и гладиолусы там вырастали причудливо изогнутыми, такие Лиза любила больше всего! Она ставила их в высокие узкие вазы и любовалась их удивительными тенями на обоях…

Зябко поежилась: от голода Лиза всегда мерзла, а сегодня в желудок удалось положить только торопливый завтрак. Зато день выдался очень урожайный. Даже удивительно, что «семена» этого урожая были посеяны только вчера, когда зеленоволосый человек возник на ее пути и сказал: «Я тополь из Хонко Амбани».

– Хонко Амбани! – воскликнула Лиза, от волнения изо всех сил дернув Комарова за рукав. – Как я могла забыть?! Тополев сказал, что он родом из Хонко Амбани. Это, наверное, название какого-то нанайского села. Вот куда мне надо ехать, а не в Николаевск! Я почти уверена, что Тополев именно туда подался. Об этом селе явно никто не знает… Может быть, кроме меня!

– Интересно, как ты туда добираться будешь? – озадачился Леонтий. – Даже наша малая авиация не во все пункты лётает. Если деревушка маленькая, замучаешься с машинами и вездеходами. Надо на карте посмотреть. Если село это самое, как его там, на берегу, тебе лучше с лёдчиками поехать.

– С кем? – растерянно моргнула Лиза.

– С лёдчиками. Они водят аэросани, которые отправляет наш филиал ТИНРО[11] для исследования зимней жизни фауны Амура. Если повезет на такие санки попасть, это будет незабываемо! Впечатления, поверь, тебя ждут ошеломляющие!

– Спасибо, но я все же надеюсь на лётчиков, а не на лёдчиков! – усмехнулась Лиза, быстро чмокнула Леонтия в холодную щеку и побежала через Амурский бульвар, чуть оскальзываясь на высоких каблуках.

Хабаровск, 1983 год

Добраться до Вячеслава Всеславского оказалось не столь уж сложно. Сергеев был знаком с ним – как, впрочем, и очень многие студенты – и мединститута, и других хабаровских вузов. Правда, этого знакомства никто не афишировал – информацией о «контакте» делились только с проверенными людьми. Всеславский-младший был одним из самых известных в студенческой среде спекулянтов, и с его помощью те, которые жили не на одну стипендию, а либо прирабатывали, либо получали деньги от родителей, могли достать модные шмотки: фирменные джинсы – «тёртые», «бананы» или «варёнки» (впрочем, «сварить» джинсы, юбки и даже полотняные пиджаки с широкими, подложенными плечами можно было и самостоятельно!), кожаные куртки-«косухи», кожаные перчатки с заклепками, но с обрезанными «пальцами», белые носки, мокасины, джинсовые костюмы «Levi’s-International», кеды «Два мяча», высокие кроссовки «Sunshine», спортивные майки с яркими надписями, дезодорант «Corsair», одеколон «Eau Jeune», большие значки с изображением рок- и поп-групп… Да что угодно, потребное крутому моднику, которому в хабаровские «Универмаг» или «Дом одежды» нос сунуть противно, а шляться по барахолке на Судоверфи некогда. Девушки, занимавшиеся только что вошедшей в моду аэробикой, могли через Вячеслава раздобыть полосатые шерстяные гетры, эластичные купальники, лосины, финские или японские сапоги и югославские туфли, французскую косметику, соблазнительное белье и колготки, джинсовые или кожаные курточки до талии, широкие ремни, чтобы носить на бедрах, туфли-лодочки, кружевные перчатки, короткие или по локоть, с «пальцами» или митенки, пластмассовые серьги-«гроздья» и яркие браслеты, как пластмассовые, так и резиновые.