Люсьена расхохоталась, представив, как он несется по улице, полуголый, только в куртке и кроссовках… И ахнула от восторга, сообразив, что и перчатка Вячеслава левая, и рука отца в кабинете учебных пособий – левая! Какое многозначительное совпадение! Да, в нужную минуту она до него доберется без особого труда и заставит сделать то, что ей нужно.

Странно она себя вдруг почувствовала! То ли это было счастье свершившегося, то ли счастье предчувствия… Пока Люсьена не могла понять, чем это вызвано, однако воодушевление было так велико, что перешло в неистовое плотское возбуждение. Не в силах справиться с собой, она отправила Сергееву мысленный приказ немедленно явиться. Он жил неподалеку – около кинотеатра «Октябрь», в десяти минутах ходьбы от улицы Знаменщикова. У Люсьены как раз хватило времени прибраться в ванной, однако в комнату, где она соблазняла Вячеслава, Сергеева не провела: он не должен был увидеть следы отвращения другого мужчины к той женщине, которой он рабски поклонялся!

Но не Сергеев был ей нужен, и, совокупляясь с ним на диване в комнате, которая служила ей кухней и столовой, она вообразила себе Вячеслава, который шептал ей слова любви, – вообразила с такой силой, с такой отчетливостью, что почти поверила, будто это он сжимает ее в объятиях и неустанно трудится ради ее удовлетворенных стонов.

В это мгновение Сергеев случайно поднял голову и увидел себя отраженным в зеркале, висевшем напротив дивана. Это было его тело, но лицо… Лицо его было лицом Вячеслава Всеславского! Через мгновение Сергеев снова различил свои черты в зеркале, однако его потряс такой приступ ненависти к Вячеславу и к этой женщине, которая сейчас извивалась под ним, а представляла себя в объятиях другого, что он с силой хлестнул Люсьену по ее искаженному страстью лицу.

К его изумлению, она впилась в него руками и зубами еще крепче, завопив:

– Еще, еще! – и обоих сотряс оргазм такой силы, что Сергеев лишился сознания от наслаждения и ненависти.

А Люсьена, отдышавшись, поднялась, подошла к зеркалу и встала перед ним, разглядывая свой живот.

Двое мужчин излили в нее свое семя почти одновременно, и она знала, что семя это прорастет. А чье оно, кто засеял ее ниву, – этого Люсьена пока не понимала, но не сомневалась, что вскоре поймет!

На Амуре, 1985 год

Честно говоря, слово такое – «аэросани» – Лиза впервые услышала от Леонтия Комарова несколько дней назад и сразу вспомнила новогоднюю открытку: Дед Мороз на роскошных санях, запряженных тройкой белогривых лошадей, летит над ночным зимним городом, а сани нагружены нарядными мешками с подарками. Однако реальные, а не сказочные аэросани оказались довольно мощным и основательным сооружением, напоминающим вагон на четырех лапах. Сзади к вагону был прикреплен огромный винт с четырьмя лопастями. Он ревел на всю округу! Мимо проносились амурские заснеженные берега, однако наблюдать пейзажи могли только пилот (то есть водитель аэросаней) и его сменщик: надменные, исполненные чувства собственного достоинства, очень эффектные в летчицких куртках, унтах, косматых лисьих шапках… Для пассажиров (Лизы и двух сотрудников Хабаровского филиала ТИНРО, Толика и Грини – так они представились) предназначался темноватый салончик, который был завален лыжами, домкратами, рюкзаками.

Лиза скорчилась в углу, положила голову на рюкзак, закрыла глаза, чтобы вздремнуть (грузиться в амурском затоне начали в пять утра, в шесть уже выехали), а главное, чтобы не таращиться на сменщика пилота, который сидел напротив и буквально сверлил взглядом пассажирку.

Поскольку аэросани были в некотором роде судном (оно шло как-никак по реке!), можно было ожидать, что оно свернет в протоки, однако не тут-то было: ехать аэросани могли только по накатанному зимнику, никуда не сворачивая… Опять же в отличие от саней Деда Мороза.

Миновало часа два пути. Внезапно остановка! Вагончик начал дергаться туда-сюда. Сведущий в таких делах Гриня, не раз совершавший подобные рейсы, пояснил:

– Наверное, помешала наледь: лыжи пробили верхний слой и прилипли к влажному льду.

Сменщик пилота угрюмо буркнул что-то, означающее согласие, вскочил и пошел в кабину; Лиза облегченно перевела дух, перестав чувствовать его неотвязный, тяжелый взгляд.

– Может, подтолкнуть? – нерешительно предложила она.

Лаборанты зашлись смехом:

– А ничего, что винт сразу распополамит?

– Как думаете, это надолго?

– Неведомо, – пожал плечами Толик. – Бывало, что и до ночи стояли!

– Ладно каркать, – неприветливо буркнул сменщик, спускаясь в салон и хватаясь за домкрат. – Помогите лучше.

Мужчины ушли; посидев немного, выбралась на лед и Лиза.

По счастью, до ночи было еще очень и очень далеко! День сиял. На голубом небе ни облачка. Мотор был заглушен, не ревел, винт не вращался, пилоты задумчиво разглядывали наледь; вокруг царила особая – морозная, хрупкая, как тоненькая сосулька, – тишина. Лишь изредка ее нарушал сухой треск.

Лиза удивленно огляделась.

– Лед оседает. Вода на убыль пошла, – авторитетно пояснил Гриня.

– А мы не ухнем под лед? – испугалась Лиза.

– Кто знает?.. – рисуясь, загадочно протянул Гриня, однако сменщик, стоявший поблизости, проворчал:

– Не морочь голову. Здесь почти везде лед метровой толщины.

– Вот именно – почти везде! – запальчиво начал было Гриня, однако сменщик ожег его неприветливым взглядом и буркнул:

– Вагу тащи.

С помощью ваг и домкратов сани приподняли, а потом лёдчики начали отвинчивать и очищать от льда каждую лыжину.

Ветер усилился: теперь по Амуру пуржило очень чувствительно.

Лиза забралась в салон, снова закрыла глаза, пытаясь задремать, но не смогла: томило беспокойство и досада на эту остановку. И сколько еще таких может быть! Она-то надеялась, что к ночи доберется до Малой Земли! Такое название с конца семидесятых годов (когда вышла одноименная книга бывшего генсека, товарища Леонида Ильича Брежнева) было дано селу Скалистому, названному так потому, что оно размещалось и впрямь на высоком скалистом берегу Амура. А прежде это село именовалось Хонко Амбани: Скала Тигра.

Об этом Лизе рассказал накануне отец, когда она его просто приперла к стенке. Оказывается, еще в 1960 году, когда он работал в Бикинском районе, был у него один пациент, который перебрался в более южное село Аянка из Скалистого: он и поведал доктору Морозову о старинном названии села. В былые времена здесь вовсю хаживали тигры.

– А еще какие-то нанайские слова ты знаешь? – спросила Лиза.

– Ты, я вижу, вспомнила, что именно говорил твой Тополев? – насторожился отец.

Лиза кивнула и медленно, с трудом – ее пугало каждое слово, которое теперь уже не казалось шуткой безумца! – проговорила: «Я тополь из Хонко Амбани. Я вырос на могиле отца. Он рассказывает мне о темных, злобных замыслах буйкин, которые готовы обратиться против живых людей. Я не раз своими ветвями царапал твое окно, чтобы ты выглянула, чтобы я смог рассказать о том злодействе, которое готовится против тебя, но ты не обращала на меня внимания. И вот я пророс здесь, на твоем пути, чтобы ты наконец заметила меня и выслушала. Так слушай же! Валиаха поселилась в твоем доме, валиаха грозит тебе. Байгоан дотянулся до вас из ада, где мучается его душа. Он злобен и мстителен, он хочет, чтобы вы страдали… Чтобы вы страшно настрадались перед тем, как погибнуть! Три жертвы он уже получил, теперь ему нужны и четвертая, и пятая!»