Зато между Александром и Эрколе шли яростные споры из-за размера ежегодной ренты Лукреции. Как и раньше, в трудные времена. Лукреция под предлогом Страстной недели поспешила в монастырь Корпус Домини, а Альфонсо отправился в Чертозу. Александр VI из Рима даровал Лукреции и ее двору отсрочки по долгам, а в адрес Эрколе слал гневные письма. Проспери сообщил, что рента Лукреции будет, вероятно, равняться 10 тысячам дукатов в год. Этими деньгами должны были возместить расходы на одежду, пропитание и жалование слуг. Александр требовал 12 тысяч дукатов, а Эрколе, начав с суммы в восемь тысяч, уперся на десяти, аргументируя это тем, что ему нужно думать и о дочери. Изабелле.

В конце марта пошли слухи, что Лукреция беременна. Подтверждением этому стал ее плохой аппетит: «Она почти ничего не ест и по этой причине редко трапезничает на людях, редко выходит из дома, хотя родственники, а также люди из благородных семей наносят ей визиты», — докладывал Проспери маркизе 2 апреля. Зато остроты шута Фертеллы, евшего с нею за одним столом, Лукреция находила чрезвычайно забавными. Иногда она принимала приглашения на обед, например, от состоятельного Рицо дель Тартюфо или деверя Ферранте д'Эсте. Она и сама дала обед в честь Эрколе, продемонстрировав при этом великолепный серебряный сервиз. Лукреция наблюдала также крестный ход, который специально отклонился от обычного маршрута и прошел под ее окнами; присутствовала на традиционных гонках в день Святого Георгия, но чувствовала себя, однако, неважно, и из осторожности Эрколе папу о ее беременности не извещал вплоть до 21 апреля.

Эрколе приказал Альфонсо ехать к королю Франции, чтобы принять подарок — графство Котиньола, пожалованное Людовиком семейству Эсте, решившемуся породниться с Борджиа. 3 мая, в сопровождении брата Сиджизмондо. он отправился в путь. Лукреция также покинула Феррару и отправилась в Бельригуардо, великолепную виллу Эсте, которая стала для нее одним из любимых пристанищ. 4 мая, на следующий день после прибытия, она написала Эрколе, что вилла оказалась «намного прекраснее, чем я могла ее представить…» Бельригуардо славилось на всю Италию и располагалось в восьми милях к юго-востоку от Феррары. Сегодня от него мало что осталось. Поместье было большое и, по словам Сабадино. обошлось Эрколе в «гору золота». Там имелась конюшня на пятьсот лошадей, подземные ходы, величественные залы, мраморные лоджии, окруженные живой изгородью сады и церковь, расписанная знаменитым Козимо Тура[35]. Длинную анфиладу просторных залов украшали фрески, со стен смотрели портреты мыслителей, далее можно было видеть портреты Эрколе и его придворных, их родовые гербы, следующий зал демонстрировал успехи Эрколе, и это помещение начала 90-х годов XV века можно уподобить современным справочникам «Кто есть кто». В соседнем зале Эрколе был представлен кавалером ордена Подвязки в окружении придворных. Самым знаменитым был зал Психеи с огромными фресками на сюжеты древнеримских мифов. «Какой же там дивный broilo [сад с растениями в кадках], в каком безупречном порядке содержатся фруктовые деревья, и этот огромный парк, окруженный высокими красивыми стенами — белые парапеты, красные бойницы, а какой чудный дворец, ажурные решетки на окнах… думаю, обойти его весь — расстояние будет поболее мили!» — захлебывался в восторге Сабадино.

Лукрецию в Бельригуардо сопровождал Ферранте, ленивый, но забавный молодой человек. Ей он очень нравился — «как мы смеялись над Вашими письмами», — писала она ему позднее. Получала она и регулярные послания от Сиджизмондо: тот докладывал об их с Альфонсо путешествии во Францию (сам Альфонсо писать не любил). Лукреция, отвечая, благодарила его и извинялась, что способна написать ему собственноручно лишь постскриптум — «причина — моя беременность».

Несмотря на дружелюбные и бодрые письма, Лукреция чувствовала себя все хуже. Впрочем, в душе она испытывала облегчение, оттого что уехала из Феррары, от постоянно шпионивших придворных вроде Проспери, который, кстати, ее поездку не одобрял. «Она не покинула Бельригуардо, — сообщил он Изабелле в письме от 9 мая, — и с большим удовольствием там осталась». Еще того хуже: ей, кажется, нравилось проводить время с такими приятельницами, как Анджела Борджиа. Анджела до поры не выходила из своих комнат, ссылаясь на болезнь, а вот с Лукрецией, своей патронессой (lapatrona), тут же отправилась в путь. Лукреция, похоже, «радуется жизни только с нею и другими испанскими дамами, которых привезла с собой. Насколько я слышал, недавно мессер Никколо [Никколо Корреджо] хотел повидаться с ней, но ему сказали, что она спит. Он так и ушел ни с чем. Если это так, то оставляю Вашему Сиятельству думать, что бы это значило». Комментарии Проспери о поведении lapatrona становятся все более критическими:

Эрколе и мужская половина семьи Эсте, в отличие от Изабеллы, были очарованы Лукрецией. Первоначальные попытки Лукреции установить дружеские взаимоотношения с суровой золовкой, которая, как было ей известно, оказывала серьезное влияние на братьев, наткнулись на глухую стену. В письме к невестке с обращением «госпожа Лукреция Борджиа» — явно избегая называть ее именем Эсте, — Изабелла сообщила, что она благополучно вернулась в Мантую, и известила Лукрецию о «выздоровлении» Франческо Гонзага (тот, не желая ехать на свадьбу, в качестве оправдания своего отсутствия выдвинул плохое самочувствие). Письмо Изабеллы было вежливым и даже грациозным, но отстраненным. Совсем не так написала она в тот же день кузине Лукреции, Иерониме Борджиа. В этом своем послании она заверила ее в «любви и дружбе, которые родились между ними», и выразила надежду, что Иеронима ей напишет: нельзя же, чтобы «наше взаимное расположение кануло в небытие». Лукреция ответила Изабелле благодарственным письмом и многозначительно подписалась: «Lucretia esten de borgia». В мае, все еще из Бельригуардо, она отправила Изабелле письмо, в котором отрекомендовала ей некоего «Джо Джакомо, скульптора», недавно приехавшего из Рима, и попросила золовку ему позировать, с тем чтобы он изваял ее бюст и подарил Лукреции.

Теперь же, по возвращении в Феррару, Лукреция, возможно, настроенная Александром, заняла более жесткую позицию. Беременная и больная, сознающая, что, возможно, подарит Эсте долгожданного наследника, Лукреция взбунтовалась. Отсюда и поздний ее приезд, когда Эрколе два часа дожидался ее у дороги. Привыкнув к интригам двора Борджиа, Лукреция хорошо знала, как следует вести игру, и одержала победу, не позволив отобрать у себя самых близких друзей. 26 мая Проспери, рассказывая о прибытии герцогини в Феррару, сообщил новость: четверо людей, «самых лучших», поставленных прислуживать Лукреции, попросили Эрколе позволения оставить службу. Он ответил, что им следует дождаться возвращения Альфонсо. «Произошло это, — писал Проспери. — оттого, что с ними дурно обращались. Привечает она только испанцев, и я подозреваю, что мало кто из наших людей [феррарцев] останется с ней: они не забыли прежнюю великую свою госпожу [герцогиню Элеонору], от которой видели только добро…»