Фумио лежала в родильном отделении больницы Красного Креста в Такамацу-мати и смотрела в окошко на снег.

– Слишком ярко. У меня от снега глаза болят.

Хана встрепенулась, припомнив болезнь Ясу, и поспешила задернуть шторки.

– Как малыш, матушка?

– Хорошо, не переживай.

Ребенок Фумио родился на месяц раньше срока, и его поместили в странный бокс под названием инкубатор. Медсестры заботливо ухаживали за несчастным младенцем, который не смог криком известить мир о своем появлении и до сих пор был не в состоянии сосать грудь.

– Ни хранитель Дзисонъин, ни амулет не помогли, матушка.

– Что ты такое говоришь? Поспи-ка лучше, а то окончательно сил лишишься.

– Ребенок совсем слабенький? – Фумио вдруг резко села и выкрикнула: – Я же его не потеряла, правда? Только не это… Опять…

– Тише, Фумио, успокойся! Разве доктор не сказал тебе, что с ребенком все будет в порядке?

– Откройте окно, пожалуйста. Как можно думать о чем-то приятном в темноте?

Хана впустила в комнату свет, поглядела на сыплющиеся с неба снежинки и сменила тему:

– Как тебе нравится имя Юкико?[77]Юкико Харуми. По-моему, неплохо.

– Думаю, вам надо прочесть вот это. – Фумио достала из-под подушки конверт со штемпелем Нью-Йорка и протянула его Хане. На канцелярской бумаге красовался список из десяти имен мальчиков и десяти имен девочек. Среди мужских значились Ёсихико, Фумихико, Акихико, Тосихико и Хидэхико, среди женских – Тосико, Ёко, Тикако, Эцуко, Ханако и Кадзуко. – Матушка, сходите к господину Киносьте, пусть он выберет ребенку имя до церемонии седьмого дня. – Говоря это, Фумио застенчиво опустила глаза.

Господин Киносьта был прорицателем, который прекрасно разбирался во всевозможных обычаях, давал советы по строительству домов и выбирал детям имена. Хана часто обращалась к нему, когда у нее возникали какие-то трудности. Однажды она советовалась с ним по поводу странной болезни Томокадзу. И вот теперь Фумио, которая никогда не верила в пророчества, хочет, чтобы господин Киносьта выбрал имя для ее ребенка!

Через семь дней после рождения малышку, которая по-прежнему лежала в кислородном инкубаторе, назвали Ханако. Это имя было похоже на имя Ханы только по звучанию, записывалось оно другими иероглифами.

– Отличный выбор, – похвалил Косаку, приехавший в больницу поздравить племянницу и посмотреть на ее ребенка.

Глядя на листья лотоса во рву, Хана и ее внучка перешли через первый подъемный мост и очутились на землях замка Вакаяма, к которому бежала крутая извилистая дорога. Тэнсю[78]неожиданно скрылась из виду – архитектурный прием, часть японского оборонительного искусства. На подступах к цитадели эта белая трехъярусная башня была видна издалека, но здесь, в пределах первого кольца укреплений, ее закрывала высокая каменная стена. Справа распускало листочки старое камфорное дерево.

– Это и есть сакура, бабуля? – прозвенел высокий голосок Ханако, и маленький пальчик указал налево.

– Нет, милая. Это персик.

Для Ханако эти цветы были настоящей экзотикой, и девочка во все глаза смотрела на персиковую рощицу. Деревья уже отцветали, в начале лета на веточках появятся крошечные плоды. Более упругие, чем у сакуры, шелковистые розоватые лепестки словно передавали бледному девичьему личику свои нежные краски. Хана пожала руку внучки:

– Сакуру увидишь с верхних ступенек вон той лестницы.

– Правда?

Сердце Ханы неожиданно сжалось от жалости к девочке, которую она не видела вот уже шесть лет. После больницы Красного Креста Ханако переезжала с места на место вслед за отцом – его постоянно переводили в новые отделения банка. Теперь она училась в третьем классе, но четыре времени года Японии были для нее в новинку, и она не могла отличить цветок сакуры от цветка персика. Девочка чем-то напоминала Фумио. Вполне возможно, что дочь Ханы, всегда выступавшая против всего японского, сознательно решила воспитать своих детей в стране вечного лета и тем самым раз и навсегда оторвать их от японских корней.

– Разве ты не видела цветки персика рядом с выставкой кукол на Праздник девочек?[79]До недавнего времени токонома в этот день украшались исключительно персиковыми веточками.

– Но у меня была температура, и я почти все время пролежала в кровати. Так и не удалось полюбоваться цветами.

Девятилетняя Ханако казалась развитой не по годам, и не только из-за того, что говорила как взрослая. Родившаяся раньше срока, она была худой и высокой, часто болела, постоянно пропускала школу и проводила много времени в кровати с книгой в руках. Ее необычная речь нередко шокировала Хану. Тем не менее та со вздохом облегчения заметила, что внучка, к счастью, не унаследовала буйного темперамента Фумио.

Следуя принципам кампании, организованной Маргарет Санджер, американской защитницей программы по контролю над рождаемостью, Фумио сделала после Ханако два аборта. Однако теперь, когда ей было уже далеко за тридцать, она решила обзавестись еще одним ребенком, заявив, что идет в ногу с национальной политикой. На самом же деле, когда она обнаружила, что после стольких лет снова беременна, у нее обострился материнский инстинкт и ей просто-напросто захотелось сохранить этого ребенка. И вот они с Ханако вернулись с экватора в Японию, проделав двухнедельное путешествие по морю. По прибытии Фумио вновь воссоединилась со своим старшим сыном – Харуми решили дать Кадзухико традиционное образование и давно уже отправили мальчика к бабушке с дедушкой. После пяти лет в Нью-Йорке Эйдзи перевели в Батавию, в ту пору столицу Явы в голландской Ост-Индии. Эйдзи и Фумио единодушно постановили, что ребенок должен родиться на японской земле. Именно поэтому Фумио вернулась на родину, прихватив с собой дочь.

За прошедшие годы поток посетителей особняка Матани в Масаго-тё нисколько не уменьшился. Кэйсаку постоянно переизбирали, он вот уже одиннадцать лет являлся членом парламента и добрых двадцать – активным сотрудником многочисленных экономических и политических организаций Вакаямы. Кроме должности в палате представителей в Токио, у него имелась масса других титулов: президент Сельскохозяйственного общества Вакаямы, директор Вакаямской иммиграционной службы, президент Вакаямского скотоводческого союза, президент Вакаямского шелководческого общества, президент Вакаямского навигационного союза, президент Страхового союза фермеров. И это были не просто почетные звания – Кэйсаку лично основал и способствовал развитию всех этих организаций.