Чехов был мальчик “вяловатый” и “сыроватый” (как характеризуют близко знавшие его). Помимо этого, это был мальчик замкнутый, малообщительный и выглядел “букой”. К играм с детьми его не тянуло, и он оставался в стороне. Ни детской резвости, ни подвижности в нем совсем не было. Также учился плоховато». (Сегалин, 1926, с. 92.)

«…Чахоткою А.П. захворал уже в 1887 году, вскоре по возвращении из Бабкина в Москву. К тому же, тогда он очень плохо спал, спал тревожно, скрежетал зубами, видел тяжкие сны. Среди сна его что-то, как он говорил, “дергало”, внутри его что-то с болью обрывалось, и он буквально на пол-аршина подскакивал всем телом над кроватью л в ужасе пробуждался. Впоследствии, чтобы только заснуть, он выпивал на ночь по бутылке подчас дрянного, деревенского, кабацкого пива. Сны ему снились страшные. Один раз, уже в Мелихове, его испугал во сне черный монах, который послужил потом темой для рассказа того же названия». (Чехов М.П., 1923, с. 46.)

[По мнению Щеглова412, Чехов] «…стал меняться со смерти брата Николая с 89-го года413, затем поездка на Сахалин в 90-м году, и вот теперь эта болезнь — все усиливало “меланхолически-религиозную” ноту в нем, обостряло лучшие его черты и возвышало писание. Вспоминает Щеглов и мнение Гоголя о значении болезней — примечательно, что Чехов, не считая себя религиозным, крест болезни нес безропотно, покорно, мужественно: это облагораживало, одухотворяло. Щеглов верно заметил, что он лучше стал и писать». (Зайцев, 1991, с. 353.)

[Из письма к А.С. Суворину от 25.11.1892 г.] «Не я виноват в своей болезни и не мне лечить себя, ибо болезнь сия, надо полагать, имеет свои скрытые от нас хорошие цели и послана недаром…» (Чехов А.П., 1977, с. 134.)

[Из письма к А.И. Эртелю от 4.03.1893 г.] «Что касается моего участия в литературном вечере, то не тревожьте моего праха. Я читаю отвратительно, но это бы еще куда ни шло. Главное — у меня страх. Есть болезнь “боязнь пространства”, так и я болен боязнью публики и публичности. Это глупо и смешно, но непобедимо. Я отродясь не читал и никогда читать не буду. Простите мне эту странность. Когда-то я играл на сцене, но там я прятался в костюм и в грим, и это придавало мне смелость». (Там же, с. 181.)

«Он не был по природе своей ни добр, ни мягок, ни щедр, ни кроток, ни даже деликатен (достаточно почитать его жестчайшие письма к жалкому брату). Он искусственно, огромным усилием своей могучей воли, вечным изнурительным надзором за собой делал себя тишайшим, скромнейшим, добрейшим, грациознейшим… И какой же злобой прорывался он порой по ничтожным обстоятельствам — вот тут он был искренен. Но литературные богомазы щедро приписывают все проявления его настояще-сложной и страстной натуры тяжелой болезни». (Нагибин, 1995, с. 241–242.)

«Тем, кто знает жизнь Чехова-человека не по официальным версиям и парадным биографиям… не может не броситься с глаза тот факт, что… медицинское описание психастенического типа одновременно является и точным, и удачным, хотя, может быть, и несколько заостренным, житейским портретом Чехова. Без какого-либо зазора в психастенический тип вписываются и чеховское раздражение на бесчисленных, будьте мелиховских или ялтинских гостей, многих из которых он сам накануне с настойчивостью радушного хозяина-хлебосола приглашал к себе, и его упорное (и, конечно, необъяснимое одной только скромностью) нежелание участвовать в помпезно-тожественных мероприятиях, где требовалось публично произносить речи. Что касается частых чеховских упоминаний в письмах о своем здоровье, а точнее нездоровье… то собранные вместе… они по-настоящему впечатляют и, по научной классификации, оказываются свидетельствами “типичных для психастении ипохондрических и вегетативных расстройств”, кстати… появившихся у Чехова “задолго до чахотки”. Из психастенического характера писателя, из его стремления охранить свой душевный мир, мир творческой личности, единственный мир, где он чувствовал себя самим собой, вытекает и его страх перед женитьбой, и отношения с влюбленными в него женщинами, которых, “как истинный творческий психастеник”, он “измучивал”, ведя с ними двойную игру и всегда “смешно уходя от прямых вопросов”». (Тихомиров, 1999, с. 25.)

«Жизнь расходится с философией: счастья нет без праздности, доставляет удовольствие только то, что не нужно». (Чехов А.П. «Записные книжки».)

Особенности творчества

[Из письма к А.С. Суворину от 4.05.1889 г.] «…Для литературы во мне не хватает страсти и, стало быть, таланта. Во мне огонь горит ровно и вяло, без вспышек и треска, оттого-то не случается, чтобы я за одну ночь написал бы сразу листа три-четыре или, увлекшись работой, помешал бы себе лечь в постель, когда хочется спать, не совершаю я поэтому ни выдающихся глупостей, ни заметных умностей». (Чехов А.П., 1976, с. 203.)

«В. Тихонов подметил в Чехове характерную черту, — “он всегда думал, всегда, всякую минуту, всякую секунду. Слушая веселый рассказ, сам рассказывая что-нибудь, сидя в приятельской пирушке, говоря с женщиной, играя с собакой, — Чехов всегда думал. Благодаря этому он сам обрывался на полуслове, задавал вам, кажется, совсем неподходящий вопрос и казался иногда рассеянным. Благодаря этому он среди разговоров присаживался к столу и что-то писал на своих листках почтовой бумаги”. Я тоже это уже отмечал, что он думает всегда о своем». (Бунин, 2000, с. 165.)

«Чехов писал почти походя, т. е. между посторонним делом и разговором, мог подойти к столу и подвинуть начатый рассказ на 2–3 строки». (Сегалин, 1926а, с. 59.)

«…Однажды Чехов выбежал из дома взволнованный бледный: “Я видел сейчас страшный сон. Мне приснился черный монах…” Успокоился лишь потом, когда написал свой известный рассказ». (Лютов, 1999, с. 479.)

«С особенностями психологической конституции Чехова связано и своеобразие его комизма: это никогда, даже в ранних произведениях, не “жизнелюбиво-беззлобный” сангвинический юмор, это смех-исследование, сочетающий ироническую отстраненность с “теплым” сочувствием-состраданием». (Тихомиров, 1999, с. 25–26.)

«От расстройств настроения Чехов спасался прежде всего творчеством, творя, высвечивая в рассказах, повестях, пьесах свою индивидуальность и отодвигая, устраняя таким образом “безличное и безвольное состояние”». (Бурно, 1999а, с. 216.)

На фоне таких писателей, как Гаршин, Гоголь, Достоевский и др., А.П. Чехов выглядит практически здоровым с психиатрической точки зрения. Но более внимательное ознакомление с биографией писателя выявляет некоторые клинические особенности. 1) Психопатологически отягощенная наследственность: отец — психопат, братья — алкоголики. 2) Чехов не смог устроить свою семейную жизнь: он не имел детей, женился лишь незадолго перед смертью и то под влиянием настойчивых советов друзей иродных, да еще оговорив себе ряд условий раздельного проживания с будущей супругой. 3) Учитывая жизненный «сценарий» Чехова, интровертиро-ванностъ личности, можно допустить, что сам писатель представлял собой по меньшей мере