выглянули наружу. Они стояли над Понте Веккьо — средневековым каменным мостом, по которому пролегает пешеходный маршрут в Старый город. На небольшом рынке, существующем здесь с начала пятнадцатого века, уже появились первые туристы. Сегодня на Понте Веккьо торгуют по большей части украшениями и разными дорогими безделушками, но так было не всегда. Когда-то на мосту, прямо под открытым небом, находились обширные мясные ряды, но в 1593 году мясников изгнали, поскольку вонь их подтухшего товара проникла в Коридор Вазари и оскорбила тонкое обоняние великого герцога.

Лэнгдон вспомнил, что где-то там, у них под ногами, было совершено одно из самых ужасных преступлений в истории Флоренции. В 1216 году молодой дворянин по фамилии Буондельмонте отказался от брака, о заключении которого договорились семьи жениха и невесты, ради своей настоящей возлюбленной, и за такое своеволие его жестоко убили на этом самом мосту.

Его смерть, долго считавшаяся «самым кровавым флорентийским убийством», была названа так потому, что спровоцировала раскол между двумя могущественными политическими партиями — гвельфами и гибеллинами, — после чего они не одно столетие воевали друг с другом. Последующая политическая распря стала причиной изгнания Данте из Флоренции, и поэт обессмертил ту давнюю трагедию горькими словами: «О Буондельмонте, ты в недобрый час брак с ним отверг, приняв совет лукавый!»

По сей день рядом с местом того давнего убийства можно увидеть три отдельные таблички с тремя разными цитатами из Шестнадцатой песни «Рая». Первая из них висит у самого входа на Понте Веккьо и зловеще провозглашает:

НО УЩЕРБЛЕННЫЙ КАМЕНЬ, МОСТ БЛЮДУЩИЙ,

КРОВАВОЙ ЖЕРТВЫ ОТ ФЬОРЕНЦЫ ЖДАЛ,

КОГДА КОНЧАЛСЯ МИР ЕЕ ЦВЕТУЩИЙ.

Лэнгдон перевел глаза с моста на мутные воды реки Арно. На востоке заманчиво темнела одинокая башня палаццо Веккьо.

Хотя они с Сиеной еще даже не пересекли реку, Лэнгдон не сомневался, что они давно отрезали себе путь обратно.

А в десяти метрах под ними, на булыжной мостовой Понте Веккьо, Вайента пристально вглядывалась в лица прохожих, даже не догадываясь о том, что ее единственный шанс на спасение с минуту назад промелькнул прямо у нее над головой.

Глава 33

Глубоко в недрах стоящего на якоре «Мендация» координатор Ноултон сидел в своей изолированной кабинке и тщетно пытался сосредоточиться на работе. Стараясь унять грызущую его тревогу, он несколько раз подряд просмотрел видеофайл их странного клиента и вот уже битый час анализировал его девятиминутный монолог — не то гениальный, не то безумный.

Ноултон стал прокручивать запись в ускоренном темпе, проверяя, не пропустил ли он чего-нибудь важного. На экране промелькнула спрятанная под водой табличка… потом пластиковый мешок с мутной желтовато-коричневой жидкостью… и, наконец, появилась клювастая тень — искаженный силуэт на влажной стене пещеры, залитой мягким красноватым сиянием.

Ноултон включил воспроизведение, и в кабинке раздался уже знакомый ему глухой голос, говорящий на замысловатом, малопонятном языке. Примерно посередине своей речи тень вдруг угрожающе выросла, и ее голос зазвучал еще напористее.

Ад Данте — не выдумка… а пророчество!

Безысходная скорбь. Горькие муки. Вот она, панорама будущего!

Если человечество не контролировать, оно развивается подобно чуме или раку… с каждым поколением нас будет становиться все больше и больше, покуда земные блага, питающие наши братские чувства и добродетели, не иссякнут… разбудив в нас чудовищ, которые начнут сражаться за то, чтобы прокормить свое потомство.

Вот что нас ждет.

Это и есть девять кругов Дантова ада.

Пока будущее мчится на нас с неумолимостью мальтусовских расчетов, мы балансируем на краю первого круга… рискуя низринуться в страшную бездну, откуда нет возврата.

Ноултон поставил запись на паузу. Мальтусовские расчеты? Он быстро наведался в Интернет. Оказывается, еще в девятнадцатом веке известный английский математик и демограф Томас Роберт Мальтус предсказал, что перенаселение вскоре приведет к глобальной катастрофе.

В биографии Мальтуса был приведен пассаж из его «Опыта закона о народонаселении», от которого у Ноултона мурашки побежали по коже:

Наша способность к размножению настолько превосходит способность земли прокормить нас, что преждевременная гибель в той или иной форме становится для человечества неизбежной. Активным и мощным фактором сокращения населения являются людские пороки. Они служат предвестниками пробуждения огромных разрушительных сил и нередко сами же довершают смертоносную работу. Если им не удается победно закончить эту войну на истребление, за дело берутся эпидемии, мор и чума, сметая на своем пути тысячи и десятки тысяч человек. Если же и этого оказывается недостаточно, следом приходит голод и одним могучим ударом приводит численность населения в соответствие с запасами пищи.

Вытерев вспотевший лоб, Ноултон перевел взгляд на застывший кадр с изображением носатой тени.

Если человечество не контролировать, оно развивается подобно раку.

Если не контролировать. Ноултону очень не нравилось, как это звучит. Чуть помедлив, он снял запись с паузы.

Глухой голос заговорил снова:

Сидеть сложа руки — значит приветствовать Дантов ад, где все мы погрязнем в грехе, будем голодать и задыхаться от тесноты.

И я отважился принять вызов.

Кто-то отшатнется в ужасе, но спасение никогда не дается даром. Когда-нибудь мир оценит красоту моей жертвы.

Ибо я — ваше Спасение.

Я Тень.

Я открываю путь к Постчеловеческой эре.

Глава 34

Палаццо Веккьо напоминает гигантскую шахматную ладью. Это внушительное сооружение с массивным прямоугольным основанием, отделанным поверху зубчатой каймой, занимает как нельзя более подходящее место на юго-восточном углу площади Синьории.

Его необычная башня, сдвинутая по отношению к центру квадратной крепости, создает на фоне неба характерный силуэт, который давно стал общеизвестным символом Флоренции.

Задуманный как могучий оплот итальянского правительства, дворец встречает своих гостей целым отрядом высеченных из камня силачей. Нагой мускулистый «Нептун» Амманати стоит на четверке морских коней, символизируя господство Флоренции на водных просторах. Прямо у входа красуется во всем своем блеске копия микеланджеловского «Давида» — пожалуй, самый знаменитый в мире образчик мужской обнаженной натуры. Давиду составляют компанию Геркулес и Какус — еще двое обнаженных колоссов, которые вместе с нептуновскими сатирами доводят общее количество пенисов, гордо демонстрируемых посетителям дворца, до дюжины с лишним.

Обычно визиты Лэнгдона в палаццо Веккьо начинались здесь, на площади Синьории, — несмотря на свою фаллическую избыточность, она всегда была одной из его любимых европейских площадей. Ни одно ее посещение не обходилось без чашечки эспрессо в кафе «Ривуар» и последующего визита к львам Медичи в Лоджии Ланци, музее скульптуры под открытым небом.

Однако сегодня Лэнгдон и его спутница собирались попасть в