крути, где бы и у кого бы они ни оказались, были ее мысли, узнанные лишь им пару-тройку раз в ее же собственных глазах и то же еще мельком, на мгновение, когда же, в основном и сверяясь же с его без совести, в ее же случае без разума, как и сейчас же все опять же, к примеру, не с бухты-барахты же это все взялось, они стыковались на желании откусить все же этот запретный плод и будь же оно завязано и навязано страхом к нему-себе в ней же или интересом же к ней-себе в нем, неважно, важно, что с ее же взаимности, пусть явившейся до конца и с концами же лишь в неосознанности, без сознания. Но и он же ее не заставлял, не принуждал и не насиловал, тем более, воспользовавшись этим и использовав ее, нет, она сама же хотела этого, пусть и не до конца понимая, просила, почти и умоляла же, не сопротивляясь, пусть и опять же не осознавая же, но зная, как бы парадоксально это и ни звучало, ведь видела его там и чувствовала же здесь, и неважно же, был там синхрон или нет, сама же начала, потянулась и прижалась, более того, и подмахивала же сейчас тоже сама, доверяясь и отдаваясь не столько и даже словами, сколько действиями и в ответ, взаимно, пусть и без разума же, как и тела как таковых и в одно, и хорошо, ведь и те то и дело лишь ставили палки в колеса и препоны, выбирая же все реперные точки из своих же лишь понятий и пониманий, убеждений о правильном, в отличие же от неправильного, как водится, и здесь, сейчас же все союзника последнему, сердца, что только и делало же, что неправильно, а все же отчего-то и все еще живы, жили и любили, вот уж парадокс так парадокс. И все же это вкупе и в целом брало же верх над ним: начиная же общим положением дел, как и тел и обстановки же в целом, где они, прижатые друг к другу, бессовестно и бесчестно, но и не безучастно, и так, что и «Птице не пролететь. Зверю не проскочить. Войску же темному не пробиться и не пройти, не перебраться», что уж говорить и о яблоке у яблони или в корзине, селедке в бочке или банке и о всяких же элементах вроде и того же самого кислорода меж ними, в комнате Никиты и на его же кровати, без его же ведома, да и ведома хоть кого-либо, вроде же как и как хотелось бы верить, если уж и не надеяться, как минимум же и самому Егору, как и участия, даже, а и тем более самой Софии пока, на одной же ее правой части кровати, пусть и недостаточно же широкой, но и с учетом же двуспалки из расчета же на одного, на каждую же ее часть и где они вполне же поместились и разместились же оба, совсем же не тесной, вполне же даже удобной и приятной и заканчивая же тем, что его руки ласкают ее грудь и низ, она трется об него и его пах своим задом, не добивая же про себя вроде как уже и лежачего его тем, что «Ты — мой брат, я — твоя сестра» и «Этот не бразильский и не сериал никогда уже не закончится», энергии смешиваются, превращаясь в самый настоящий смерч, совмещая же несовместимое, только уже и не холодный воздух с теплотой воды или земли, а сладость цветов с горечью хвои и ее смолы, кислоту травы с соленостью моря, мягкость озона с твердостью скал и лишь на грани добра и зла, тьмы и света, черного и белого, грозы и грома с дождем находя же где два минуса могут дать плюс и разворачивая же эту самую воронку в другую сторону, в другую сторону от них самих, впрочем, как и всегда, вытворяют они, а творить, собирать и убирать же все обратно приходится другим. Но и все же будто так, как и надо, к этому же все и шло и этим же самым должно было и закончиться, тут же в разрезе и чего-то же нового, иного и другого, более и большего начаться, что и с каждым же его и ее движением только лишь укреплялось же, пусть пока и лишь в нем, но и все же, становясь лишь сильнее, крепче, когда же сами сомнения на тот же самый счет, да и какие-либо вообще, возможные и не в его же собственной голове на момент и в дальнейшем же становились все меньше, менее значительны и ценны, по итогу же и совсем улетучиваясь: хотелось же этого, как и только же одного и одну ее, только ее и ему, а и самое-то главное — как и ей же самой, одного и его, только его и взаимно!

Выбравшись из собственных же мыслей и как-то даже вновь на автомате и по инерции максимально же прижавшись к ее телу и прижав ее к себе, сделав практически же и так, чтобы она прямо-таки и навалилась на него, только бы остаться здесь сейчас и не возвращаться обратно назад, он глубоко и часто вдыхал, как и выдыхал, собственно, как и она же сама, словно бы и подстроившись под нее, ее ритм и такт, ускоряя же и углубляя тем самым ее же саму и вызывая же лишь большую дрожь в ее теле, настолько же и ощутимую, что и он, будучи лишь кожа к коже к ней и только по очагам, а не в ней, тем более не под самой же кожей и массово, чувствовал эту довольную крупность и шероховатость мурашек ее под правой рукой, левой же пока не торопясь делать что-то более и большее же, как и прямо-таки раскрывать же весь путь целиком и идти в ее же совсем уже влажное естество и горячее лоно, лаская же куда глубже и интимнее не внутри, снаружи его, оглаживая внутреннюю сторону бедер, пока и она же тоже, уже и в свою очередь, не останавливалась и не оставалась в стороне, оглаживая теперь еще и его бедро, подстраиваясь под интенсивность трений и движений всего же своего тела по его.

И когда уже казалось, что ничего нового, как и одновременно экстраординарного и экстравагантного он от нее более уже не дождется, она снова смешала все свои карты и