После этого официального приема болгар пригласили к общему завтраку, а потом к обеду. Болгары держали себя весьма прилично и непринужденно; даже крестьянин выказал необыкновенный такт. Депутация намерена пробыть здесь дня три; князь же Александр отправляется завтра в Одессу, откуда объедет все большие дворы. В этом путешествии сопровождает его Стоилов.

5 мая. Суббота. Утром отслужено в дворцовой церкви напутственное молебствие с провозглашением многолетия болгарскому князю, болгарскому войску и болгарскому народу. Сам князь и болгарские депутаты были тронуты до слез. После завтрака князь сел на пароход «Пендераклия» и отплыл в Одессу, где ожидает его торжественная встреча.

8 мая. Вторник. Воскресенье и утро понедельника провел я в Симеизе в полном отдохновении. Вчера возвратился в Ливадию к обеду и нашел груду привезенных из Петербурга бумаг. Сегодня имел продолжительный доклад у государя, после чего его величество принял только что приехавшего из Константинополя посла князя Лобанова-Ростовского. После короткого с ним разговора с глазу на глаз приглашены были в кабинет граф Адлерберг, Гирс и я. Читалось, в присутствии самого князя Лобанова, любопытное письмо его, в котором выставлены ясно проделки Австрии и коварные виды ее на преобладание на Балканском полуострове. Князь Лобанов в частном разговоре с султаном имел случай раскрыть ему глаза и предостеречь от замыслов Австрии, поддерживаемых Англией и Германией. Разговор этот произвел такое впечатление на султана, что он приостановился было с подписанием уже заключенного с австрийцами договора касательно Новобазарского санджака и согласился на утверждение этого странного договора только тогда, когда австрийцы согласятся на уничтожение подписанных уже перед тем секретных условий тесного союза между Австрией и Портой против России. Князь Лобанов случайно открыл существование этой секретной сделки и успел еще вовремя расстроить ее.

Перед обедом князь Лобанов просидел у меня более часа. С ним вести дело приятно; он человек живой, хотя несколько поверхностный. Ему готовится какое-то новое назначение; догадываюсь, что в Лондон, на место графа Шувалова; в Константинополе его заместит Сабуров, а вместо последнего в Афины назначается Нелидов, наш сотоварищ в Болгарской кампании 1877 года.

10 мая. Четверг. Сегодня рано утром прибыли в Ялту генерал-адъютант Тотлебен из Одессы и турецкий чрезвычайный посол Намык-паша из Константинополя. Государь принял Тотлебена сейчас после моего доклада, а турецкого посла в час, после обедни, которую их величества слушали в большой церкви по случаю храмового праздника (Вознесения). Намык-паша – восьмидесятилетний старик; говорит по-французски, хотя с трудом; он когда-то бывал в Петербурге; несколько раз занимал пост верховного визиря и был одним из уполномоченных при подписании Сан-Стефанского договора. Рассказывают о нем, что, подписав этот тяжелый для Турции трактат, он заплакал.

Государь принял его в кабинете, наедине; вся свита была собрана на подъезде дворцовом, в мундирах и походной форме. Аудиенция продолжалась недолго; после нее паша был приглашен к завтраку, а потом и к обеду. Привезенное Намык-пашой султанское письмо в ответ на посланное с Обручевым письмо нашего государя не заключает в себе ничего другого, кроме [любезных] банальных фраз. Не того ожидали у нас от этого посольства: князю Лобанову было заявлено султаном, что вместе с Намык-пашой приедет секретарь султана Зиат-бей, пользующийся неограниченным доверием. Присылка такого лица придавала посольству характер конфиденциального, важного поручения, и сам султан предварял князя Лобанова, что посылает такое лицо именно с целью передать через него самые сокровенные личные мысли свои.

Князь Лобанов предполагал, что предметом этих таинственных объяснений может быть та же несбыточная мечта, о которой наш посол слышал еще осенью прошлого года и тогда же докладывал о том государю в Ливадии. Однако же все эти предположения не осуществились: почти в самый момент выезда Намык-паши из Константинополя поездка Зиат-бея была отменена. Можно догадываться, что султан в последнюю минуту спохватился, сообразив, что посылка в Ливадию такого доверенного лица возбудит подозрения западных друзей Порты, которых султан боится, хотя и не доверяет им.

Последние сведения из Восточной Румелии и даже из Болгарии были несколько тревожны: по донесениям наших дипломатических агентов, начиная с князя Цертелева, можно опасаться сильного брожения умов и нарушения порядка при введении нового органического статута. Дипломаты прямо обвиняют наших военных в умышленной агитации и даже в рассылке прокламаций. Наиболее подозреваемый в этих происках – служащий в наших войсках болгарин полковник Кесяков – был даже переведен, по особому высочайшему повелению, на службу в княжество Болгарское.

Между тем полученные сегодня телеграммы от Столыпина и Обручева совершенно успокоительны. Появление Обручева как в Сливне, так и во всех других местах Восточной Румелии встречается с восторгом, с заявлениями преданности русскому царю. Генерал Столыпин положительно оправдывает Кесякова, утверждая, что волнение умов вызвано исключительно несочувственным в народе назначением начальником румелийской милиции и жандармерии Виталиса. Отец Виталиса Перот служил некогда при русском посольстве в Константинополе, сын же служил во французских войсках в Алжирии и офранцузился.

Вся сегодняшняя суета в Ливадии по случаю приезда гостей не помешала мне между завтраком и обедом съездить часа на два в Симеиз по случаю дня рождения дочери Надежды. Короткое это посещение семьи, вне урочного воскресного отпуска, разумеется, доставило мне более удовольствия, чем обычные ежедневные мои пешеходные прогулки по ближайшим окрестностям Ливадии.

17 мая. Четверг. В последние дни сведения из Петербурга о состоянии здоровья великой княгини Марии Павловны после родов были не совсем благоприятные; сегодня же получена телеграмма, что она в опасном положении. Известие это внезапно произвело переворот во всех планах: решен отъезд их величеств в субботу утром, прямо в Петербург. Таким образом, разлетелись и мои мечты об отдыхе в Симеизе на время поездки государя в Берлин и Варшаву. Не знаю даже, удастся ли завтра проститься со всеми членами семьи моей. Жена с несколькими из дочерей намеревалась приехать в Ялту и остаться до воскресенья, чтобы представиться императрице. Теперь приедет она, чтобы проститься со мной.

Политических новостей не было за последние дни, кроме благополучного вступления Александра Вогоридеса в управление Восточной Румелией. И тут едва не случилась беда: по приказанию султана Вогоридес выехал из Константинополя в феске; известие об этом взволновало горячие головы болгарских патриотов. Столыпин послал навстречу Вогоридесу дипломатического чиновника Неклюдова, чтобы убедить его не являться в Филиппополь в феске, так как он, Столыпин, не отвечает за благополучный прием его. Вогоридес послушался, надел болгарскую шапку, и всё обошлось к общему удовольствию. Новый правитель Восточной Румелии очень был доволен, благодарил Столыпина, который на другой же день выехал из Филиппополя в Сливно, чтобы оставить Вогоридеса хозяином в новом его звании.

18 мая. Пятница. Все распоряжения были уже сделаны к отъезду двора из Ливадии на завтрашнее утро; уже перевозился на пароход багаж. Ко мне приехала вся семья, чтобы проститься. Жена, имевшая намерение представиться императрице в воскресение, получила разрешение представиться сегодня же, в своем дорожном туалете. Каково же было удивление и радость, когда после завтрака вдруг узнали, что отъезд отменен и всё остается по прежнему предположению, то есть государь едет 24-го числа в Берлин, а императрица 2 июня – в Петербург. Телеграммы из Петербурга успокоили вполне насчет здоровья великой княгини Марии Павловны.