19 июля. Четверг. Сегодня после доклада моего и потом вместе с Гирсом я снова был приглашен остаться в Царском Селе к обеду. Пользуясь первым днем хорошей погоды, я совершил большую прогулку в парке. За обедом, кроме Гирса и меня, были великий князь Алексей Александрович и граф Адлерберг. После обеда императрица завела разговор о поездке своей в Югенгейм, и только теперь узнал я об этом новом предположении. Впрочем, поездка эта, как говорят, не изменяет прежнего плана поездки в Крым.

22 июля. Воскресенье. Вчера приехал мой сын с кавказских Минеральных вод, где лечился после тяжкой болезни. Я не виделся с ним с самого отъезда моего в Крым в апреле.

Сегодня ездил я в Царское по случаю дня именин императрицы; после обедни, за завтраком, сидел я насупротив ее величества и был поражен болезненным ее видом. Она заметно опустилась в последние два дня. Отъезд ее назначен 27-го вечером; в Крым ее величество поедет только в средине сентября.

26 июля. Четверг. В прошлый вторник, по обыкновению, после доклада я присутствовал при докладе Гирса. Хотя в политических делах нет ничего важного и нового, однако же в мелочах всё более и более проявляется общее во всей Европе враждебное нам настроение. Во всех комиссиях наши делегаты не находят поддержки ни в ком. Германия уже положительно является везде заодно с Австрией. Государь продолжает оставаться озабоченным.

Во вторник я опять был приглашен к царскому обеду и потому должен был сидеть в Царском Селе до вечера и прямо оттуда отправиться на лошадях в Красное. Здесь пробыл вчерашний весь день и сегодня до трех часов пополудни. Учения утром и вечером, в жаркий день, очень утомили меня. На всех смотрах, учениях и маневрах присутствует много иностранцев и в том числе два посла: германский (генерал Швейниц) и французский (генерал Шанзи). Заметно отсутствие германских и австрийских офицеров, которые в прежние годы всегда составляли главный контингент иностранных военных гостей.

Отъезд императрицы за границу отложен до 30-го числа.

В Красном Селе представлялся государю князь Дондуков-Корсаков; прибывшая вместе с ним болгарская депутация будет принята в воскресенье.

1 августа. Среда. В прошлую пятницу ездил я в Царское Село, чтобы поздравить императрицу, а вечером в Красное Село, где опять были учения в субботу утром и вечером. Едва отдохнув дома утром воскресенья, вечером снова в Красное Село. В понедельник и во вторник были там большие учения всей кавалерии, небольшого отряда, действовавшего с боевыми патронами, и, наконец, общее учение всех войск лагерного сбора. В эти два дня в числе приглашенных были английский и турецкий послы, также присутствовал австрийский генерал Кальноки, прибывший для временного замещения посла барона Лангенау. Все заметили, что государь, подъехав к послам, подал руку им всем, кроме турецкого, с которым во всё время был весьма нелюбезен.

Утомительный день понедельника окончательно привел меня в распадение, так что во вторник я уже не имел сил присутствовать на учении и уехал из Красного прямо в Царское на лошадях, чтобы проститься с государыней императрицей, которая вечером того же дня уехала за границу. Она имела такой болезненный и истощенный вид, что все провожавшие смотрели на нее со стесненным сердцем, думая про себя, что, быть может, прощаемся с нею навеки.

Переночевав в Царском, я имел сегодня доклад вместо завтрашнего дня. Государь заметил, как худо я переношу утомление и в особенности верховую езду; с обычною своей внимательностью и благосклонностью спросил меня, не пожелаю ли я быть освобожденным от сопровождения его величества в Варшаву и ехать прямо в Крым.

Я благодарил государя за такое милостивое предложение, но сказал, что до отъезда его надеюсь еще поправиться и укрепиться в силах.

После своего доклада присутствовал при докладе Гирса. По-прежнему продолжаются недоразумения и пререкания в делимитационных комиссиях – как черногорской, так и азиатской. Лето пройдет, и не будет границ ни для Черногории, ни для наших новоприобретенных областей закавказских. Германские делегаты во всех комиссиях явно и систематически действуют заодно с австрийскими, что значит – заодно с англичанами и турками; таким образом, наши делегаты всегда остаются в меньшинстве, даже в тех случаях, когда на их стороне Франция и Италия.

Сегодня вечером скачка в Красном Селе; в последние годы я освобождал себя от этого удовольствия; а теперь, вдобавок, и состояние здоровья оправдывает мое отсутствие.

9 августа. Четверг. С 4-го по 8-е число происходили большие маневры в окрестностях Царского Села с перерывом по случаю празднества лейб-гвардии Преображенского полка 6 августа. В первый день маневров (в субботу) я, по нездоровью, не присутствовал; но с 5-го числа до нынешнего дня находился в Царском Селе, откуда во вторник и среду сопровождал государя на маневрах.

В продолжение этого времени политические дела, конечно, отодвинулись на второй план. Однако ж в этот промежуток времени заслуживает исключительного внимания написанное государем письмо к императору Вильгельму. В нем с обычною откровенностью высказано неудовольствие на образ действий Берлинского кабинета по восточным делам, несогласный с установившимися издавна дружественными отношениями между Россией и Пруссией. При этом прямо указывается на недостойные истинно государственного человека личные побуждения германского канцлера (намек на враждебное расположение князя Бисмарка к князю Горчакову).

В то же время государь имел случай высказать свой взгляд английскому послу Дефферину, который во всё время с замечательным любопытством присутствовал на маневрах вместе с послами германским, французским и турецким, а также генералом Кальноки. Ко всем нам вообще государь относился очень сдержанно; но в последний день маневров (вчера), прощаясь на привале, беседовал долее, чем с другими, с лордом Дефферином. Позже, уже в Царском Селе, и я имел с ним длинный разговор: сначала рассуждали мы о спорных вопросах, возникших в комиссии по новой азиатской границе; но потом речь перешла на общие вопросы восточной политики. Если верить буквально заверениям британского посла, то можно заключить, что мы теперь в самых дружественных отношениях.

11 августа. Суббота. Вчера был на дипломатическом обеде у французского посла. Генерал Кальноки сказал мне, что увольнение графа Андраши решено и только остается еще неизвестным выбор ему преемника.

Сегодня после моего доклада был продолжительный доклад Гирса. Главным предметом было безвыходное, запутанное положение вопросов по разграничению как Черногории, так и Добруджи и в Азии. По всем этим трем вопросам предложено мною дать новый оборот делам. Гирс взял назад заготовленные им проекты депеш, чтобы переделать их. Некоторое время спустя он зашел ко мне, и мы снова [долго] обсуждали высказанные мною предположения.

Заходил ко мне также в Царском Селе наш посланник в Афинах Сабуров. От него узнал я любопытные вещи. Недели три тому назад Сабуров в Киссингене обедал у Бисмарка, который выразил ему сетования на русское правительство, то есть преимущественно на князя Горчакова. По словам Сабурова, германский канцлер перед последней войной предлагал нашему канцлеру войти в ближайшее с нами соглашение; но князь Горчаков будто бы не дал этому предложению никакого хода. Не зная подробностей дела, не могу судить, насколько справедлив упрек князя Бисмарка, но не вижу тут ничего невероятного: в последние годы князь Горчаков выезжал исключительно на фразах, отписываясь в общих выражениях, как будто боясь затронуть самое существо дела и потому избегая всякого категорического соглашения. Очень может быть, что и на предложения Бисмарка дан был какой-нибудь уклончивый, бессодержательный ответ.