выбирай мол, тут все пустуют. Я открыл ближайшую и за ней открылась узкая как пенал комнатушка с застеленной койкой, широкой полкой над ней, небольшим столиком в углу и табуреткой. Полное сходство с вагонным купе — разве что нет окна. На этом обстановка комнаты заканчивалась, если не считать картину с каким-то природным и вряд ли земным видом — только если у нас тоже бывают багровые закаты с изумрудным небом и странноватые вытянутые вертикально тучи, льющие подкрашенный фиолетовым дождь на серебристый лесной массив.

— Пойдет? — спросил провожатый.

— Пойдет — улыбнулся я — В быту я неприхотлив.

Кивнув, Василий Азаматович деловито вытащил из крепления рядом с дверью зеленую дощечку, перевернул ее и вставил обратно — теперь она смотрела в коридор красной стороной. Ну тут все понятно…

— Теперича тобой занято, милок — важно пояснил старичок — Позже имя твое напишу. Фамилии тут не нужны. А отчество…

— Да и отчество не нужно — отмахнулся я — Мне пока не возрасту и не по чину. Это вы тут человек заслуженный и важный. А я так…

— И для тебя время придет — беззлобно проворчал старик, стараясь не показать, насколько ему приятен мой комплимент — Пошли тогда к кухням, Тихон, а здешние общие места попозже оглядим. Обзор надо все же начинать с рабочего места, а потом уже переходить ко всему прочему.

— Полностью согласен — согласился я, направляясь за ним следом обратно в коридор. Голова старательно работала, соотнося все с запечатлевшей не только в смартфоне, но и в мозгу схеме всего сооружения.

— А до креста ты чем занимался? — спросил Василий Азаматович, опять закладывая руки за спину, чуть наклоняясь и переходя на тот темп ходьбы, что был ему явно особо привычен. И глядя на его суетливую и деловитую невысокую фигуру, бодро семенящую впереди, я вдруг подумал, что он человек достаточно одинокий, мало спящий, мало кого к себе подпускающий и частенько выходящий на такие вот возможно очень долгие прогулки по ночным коридорам.

— Да ничем особенным не занимался — честно ответил я — Бумажки старательно перекладывал, изредка на охоту ходил. Но у начальства на хорошем счету числился. Нареканий не было.

По понятной причине я беззастенчиво врал. В том числе и про последние месяцы моей жизни на Земле. Не думаю, что Василию Азаматовичу понравится мое упоминание о ежедневных алкогольных возлияниях и тотальном безделье.

— Это хорошо. Нам тут бездельники не требуются — часто закивал старичок — И строптивые тут не нужны. Начальство у нас строгое, но справедливое. Ты ведь о нем вряд ли слыхал о начальстве нашем — правила есть и правила, и тем, кто сюда пока еще не попал о внутренних делах кухонь наших говорить нельзя. Секретность!

— Мне никто и не говорил ничего — чистосердечно признался я.

— Ну да теперь ты один из нас — улыбнулся старичок, глядя на меня через плечо — Скоро все узнаешь. Про работу твою понял — клерком ты был и охотником. На работе болезни наживал, а в охоте от них избавлялся и кровопускание через комаров и пиявок себе устраивал.

— Все верно.

— А увлечения какие-нибудь имел?

— Ну… шахматы уважаю — сказал я и спохватился, вспомнив, как выгляжу при своем росте и в футболке, что хоть и висела свободно, но не особо скрывала мою мускулистость. За последние дни я сильно похудел, щеки впали, а перевитые тугими мышцами руки стали гораздо рельефней. Поэтому я добавил еще пару штрихов — Раньше спортом увлекался. Тяжести тягал, подтягивался. Потом о спорте подзабыл, а в кресте времени прибавилось и вернулся к отжиманиям да приседаниям.

— Оно и видно — покосился на меня старичок — Шахматы, говоришь? А нарды? Шашки?

— Нарды не совсем мое. Шашки с удовольствием.

— Карты?

Вопрос был задан тоном будничным, но я что-то в нем уловил и ответил максимально развернуто и правдиво:

— Если без азарта в дурака перекинуться — это можно. Но никаких ставок. Да и в шахматах ставки не приемлю. Играю веселья ради, а не для наживы.

— Молодец! — в голосе собеседника появилось нескрываемое одобрение — Вот молодец! Так держать! А то многие из наших дуралеев здешних повадились в карточных играх ставки делать. Играют не на деньги, конечно, а на смены рабочие. Но один так доигрался до того, что на следующий год без выходных остался. Не дурак ли?

— Не одобряю — расплывчато ответил я.

— Ты молодец — повторил Василий Азаматович и ненадолго остановился у почти пройденной им решетки с плакатами — А лозунги наши прочесть успел?

— Прочел — кивнул я, торопливо проверяя взглядом чистый кирпичный пол на предмет оставленных мною следов.

Ничего не найдя, я заскользил глазами по транспаранту с неизвестным языком и изображением призывающим мыть руки — за ними скрывался мой лаз. И снова я к своему безмерному облегчению не обнаружил ничего подозрительного.

— Каждый день эти послания с душевным восторгом читаю! — с чувством произнес старик, мерно покачивая головой — Каждый раз здесь замираю ненадолго и читаю в упоении. И ты читай! Здесь ерунды нет — все верно сказано!

— Понял. Буду читать, Василий Азаматович. Позвольте спросить…

— Спрашивай, конечно. Ну и не отставай.

Он снова зашагал по безмолвному коридору, а я последовал за ним, стараясь убавить шаг и шагать в ногу. Люди не любят, когда над ними нависают или подгоняют — и люди невысокие к этому относятся порой весьма болезненно. Я не собирался испортить налаживающиеся странноватые отношения с этим стариком, случайно наступив ему на пятку или создав гнетущее давление своим ростом.

Тут надо держать верную дистанцию — такую, чтобы ему не приходилось напрягать слух или голос при нашей беседе, а я при этом казался верной тенью, послушно следующей за ним по пятам. Послушно следующей, но не угрожающе преследующей — это важная тонкость, особенно если учесть, что я все еще не доверял этому человеку, подозревая его в двуличности. То, что он мне якобы теперь мою комнату в общежитии показал это дело третье. А вот куда он меня ведет? Может на кухни… а может и на эшафот, выражаясь образно и витиевато…

Мое напряжение не могло не сказаться на внешнем виде и учтя это, я постарался придать себе максимально миролюбивый и расслабленный вид этакого не слишком далекого, возможно даже простоватого,