Это была правда. Па-Рамессу напомнил себе, что Нефертари — здравомыслящая женщина. Мастерица словесной игры временами бывала удивительно прямолинейна.

— Если ты захочешь, я приглашу ее сегодня к нам на ужин, — заключила она.

Он наклонился и поцеловал Нефертари в губы. Она научила его не разбрасываться словами. И показала, насколько непросто устроен этот мир. Люди — не солдаты, всегда готовые выполнить приказ, да и он не всемогущ. Человек не может знать всего и все предусмотреть. Быть самцом хорошо, но быть мужчиной — совсем другое дело…

Вхождение Исинофрет в его жизнь ознаменовало собой второй этап зрелости.

* * *

Еще до ужина о приглашении стало известно в трех дворцах. Нефертари явно имела в виду, что она тоже примет участие в вечерней трапезе, однако на ужин она не пришла. Место хозяйки за столом заняла Тийи, тем самым давая понять, что родители принца согласны на этот второй союз, которому, судя по всему, предстояло продлиться достаточно долго.

Исинофрет отличалась от Нефертари, как кошка отличается от собаки. Своим изяществом она была обязана молодости, но не утонченному уму. Она улыбалась, потому что была от природы наделена веселым нравом и никакие мысли не омрачали ее веселья. Она не училась музыке, не изучала религию; свободное время Исинофрет проводила в ткацких мастерских дворца, где изготавливались тончайшие льняные ткани, за которыми охотились иностранные купцы и подобных которым нигде, кроме Египта, не умели делать. Она любила вино и шутки, что не замедлила продемонстрировать, залившись серебристым колокольчиком, когда Па-Рамессу заявил, что люди не знают своих настоящих богов-покровителей, и, к примеру, богом-покровителем Хормина является бык Апис, а Пасара — шакал Упуаут.

— А кто мой бог? — жеманно спросила Исинофрет.

— Хатор в свои юные годы.

Сравнение смелое, поскольку Хатор в молодости была сладострастной, как бог Мин, но Исинофрет об этом не знала. Тийи засмеялась первой, дав сигнал к всеобщему веселью, а чуть позже ушла, уводя с собой остальных гостей.

Первые часы ночи подтвердили первые впечатления Па-Рамессу: Нефертари была подобна сочной жареной перепелке, соединяющей в себе нежный запах шалфея с волнующим вкусом, свойственным дичи; Исинофрет оказалась простым блюдом из бобов и лука. Грубость сравнения не лишала его справедливости. Па-Рамессу отдал должное хитрости Нефертари: она знала, что подруга только подчеркнет ее очарование. Он усмехнулся про себя. Так всегда: плебейская еда насыщает быстрее, чем изысканные кушанья, которые сдерживают животный голод и льстят дворцам. Такова извечная функция женской одежды, которая приятно будоражит мужчин на пути к цели, а обнаженное тело быстро удовлетворяет желание. Проснулся Па-Рамессу удовлетворенным. Исинофрет, дочери сановника с Востока, вассала Сети, тоже не на что было пожаловаться — она провела ночь с молодым сильным мужчиной, который к тому же был наследником трона Хора.

Была ли она девственницей? Вопрос нелепый: девственная плева либо есть, либо ее нет. Но в казарме Па-Рамессу доводилось слышать, что забавы некоторых одиноких женщин приводят к тому, что возникают… вариации. И хотя он не обладал большим опытом в таких делах, крик Исинофрет показался ему немного наигранным. Колесницу не останавливают на полном ходу, вот и Па-Рамессу решил прогнать прочь сомнения.

Первое, что он сделал после пробуждения — отправился к Нефертари.

— Как чувствует себя моя принцесса? — спросил он, пока две придворные дамы поправляли парик его Первой супруги.

Она по достоинству оценила его сообразительность. Этот визит давал двору понять, что Нефертари сохраняет свой ранг, а это многое значило.

— Созерцание твоего лица наполняет мое сердце радостью. Могу я спросить, в каком настроении проснулся мой светлейший принц?

— Со вчерашнего дня он думает только о изумительном вкусе вина, коим является твой разум.

Было очевидно, что его слова поставили придворных дам в тупик. Но супруги прекрасно поняли друг друга. Нефертари опустила глаза и улыбнулась.

— Солдаты любят пиво, — добавил он, — но командиры предпочитают вино.

Нефертари прыснула. Сравнить Исинофрет с пивом! Он поцеловал ей руку и удалился.

Поток дней и особенно ночей раздувал самомнение новой избранницы; она потребовала отдельные покои, штат придворных дам и собственную парикмахершу. Она сказала, что не собирается делить последнюю с другой супругой. Па-Рамессу поручил Тийи и Именемипету удовлетворить эти женские желания, но потребовал, чтобы комнаты второй супруги располагались напротив жилища Нефертари.

* * *

Теперь Па-Рамессу приходилось много ездить.

Сети в последнее время находил поездки слишком утомительными. Долгие часы, проведенные в седле, подвергали его спину жестокому испытанию, а езда в колеснице его оглушала. И хотя он всегда двигался впереди своей свиты, от пыли и безжалостного солнечного света ему становилось плохо. Сначала ему пришлось сократить количество поездок, потом он переложил на плечи сына обязанность общаться с зодчими и скульпторами, равно как и с казначеями, которые оплачивали труд камнетесов и других рабочих.

Иногда выходило так, что Па-Рамессу по нескольку недель не появлялся в своем дворце.

Однажды, вернувшись, он увидел, что в покоях Нефертари царит оживление: двое лекарей и три повитухи распоряжались армией дворцовой прислуги. Тийи встретила его у двери:

— Она скоро должна родить.

Он подошел к кровати супруги и погладил ее по лбу. Когда он отнял руку, она была влажной.

Но первый крик Нефертари издала ближе к вечеру. Он был душераздирающим. Разрыв плевы изнутри. Па-Рамессу не мог думать ни о чем другом. Ужас отразился на лице Исинофрет, прибежавшей из своей комнаты.

В седьмом часу пополудни Па-Рамессу срочно призвали к изголовью роженицы. Окинув комнату взглядом, он увидел и мертвенно-бледное лицо Нефертари, и крохотное существо, орущее во всю мочь своих легких на руках у повитухи.

— Мальчик! — объявил лекарь, перерезая пуповину.

Па-Рамессу подбежал, чтобы получше рассмотреть свое первое дитя, которое повитухи обмывали в лохани. Он мысленно взмолился Амону — крохотное создание было уродливым, — но, присмотревшись, испытал прилив нежности. Тийи, Тиа и Именемипет вывели его из комнаты. Навстречу им бросилась Исинофрет с перекошенным от страха лицом, спросила, жива ли Нефертари, и, получив утвердительный ответ, разрыдалась.

На следующий день Туи навестила Нефертари и преподнесла ей второе золотое ожерелье, на этот раз украшенное изображением Хора в обличье ястреба с красными глазами.

— Ты уже придумал имя для своего первого сына? — спросила мать у Па-Рамессу, когда принесли спеленутого младенца. Не получив ответа, она сказала: — Предлагаю назвать его Именхерунемеф.

«Амон от него справа». Нефертари согласилась с выбором свекрови, и Па-Рамессу подчинился решению женщин. Кормилица передала ему мальчика; глаза отца и сына встретились — глаза соправителя одного из самых могущественных государств и глаза самого беззащитного существа на свете. Па-Рамессу ощутил необъяснимое волнение. Ребенок икнул, пустил слюну и заплакал; отец вернул его кормилице.