нельзя смотреть в упор.

Франсуа де Ларош Фуко

Около 9 часов утра 10 ноября 1942 года Кента и Блондинку вывели из здания бюро французской полиции на улицу. Бюро находилось возле железнодорожного вокзала Сан-Шарль, но на поезде арестованным поехать не довелось. Их посадили в разные легковые машины. Кента посадили в первую машину. Рядом с ним были гестаповские офицеры Бемельбург и Гиринг.

Маргарет усадили в автомобиль, где кроме шофера и гестаповца находились те самые французские полицейские, которые накануне их арестовали.

Вскоре стало ясно, что арестованных везут в Париж.

Кент делал вид, что плохо понимает по-немецки. Сопровождающие его испанским и французским языками не владели, и потому с арестованным почти не общались, лишь охотно угощали его сигаретами.

Днем машины остановили у придорожного ресторанчика для обеда. Пассажиры каждой из машин сели за два отдельных стола.

Гестаповцы ели с аппетитом, пили вино и коньяк. Предложили выпить и Кенту. Он вежливо пригубил рюмку. Спиртное развязало немцам языки. Они заговорили о войне, о своих семьях. Оказалось, что у Гиринга сын потерял на фронте руку, а у Бемельбурга сын стал инвалидом на Восточном фронте.

К вечеру машины добрались до Лиона. Город доживал последние часы до начала германской оккупации. Но его свобода от немцев и в этот период была относительной: в городе, несмотря на то, что он находился на территории, подконтрольной правительству Виши, давно уже официально располагалось гестапо и другие германские службы. На ночь разместились в гостинице, которая принадлежала немецким властям.

Совершенно неожиданно гестаповцы поселили Кента и Маргарет в одном номере. Поскольку гостиница – не тюрьма, то фашисты нашли необычный способ охраны: они забрали с собой одежду арестованных, оставив их в нижнем белье, а дверь закрыли на ключ.

Убедившись, что в номере нет подслушивающего устройства, Кент стал шептать на ухо Блондинке, что его могут обвинить в ведении разведки в пользу противников Германии. О Советском Союзе он не сказал ни слова, но детально объяснил Маргарет, как она должна вести себя на допросах, чтобы доказать свою непричастность к антифашистской работе.

Это была первая ночь, проведенная ими вместе. И дай, Бог, ни одним влюбленным не омрачить свою первую ночь пребыванием на пороге столь страшной неизвестности!

Маргарет по наивности верила, что скоро за Винсенте вступятся уругвайские дипломаты, их обоих освободят, и она сможет вернуться в Марсель к Рене, который, конечно, скоро начнет теряться в догадках: куда же пропала мама.

Рано утром арестованных повезли дальше. При пересечении демаркационной линии машину остановили французские офицеры и попросили предъявить документы. Среди бумаг, которые Бемельбург протянул французам, Кент заметил письмо на немецком языке, в котором мелькнули фамилии Сьерра и Барча. Гестаповец, не делая из него тайны, показал документ Кенту. Это было ходатайство гестапо перед премьер-министром Пьером Лавалем о разрешении вывезти Винсенте и Маргарет с неоккупированной территории с написанной наискосок размашистой резолюцией премьера: «Не возражаю»...

В Париже их привезли на улицу Соссэ к зданию гестапо. В этом доме прежде находилось управление французской полиции «Сюртэ». На ночь их оставили под присмотром какого-то гестаповца, который не понятно для чего читал им вслух стихи на немецком языке.

Утром Кента и Блондинку вновь посадили в машины и повезли в сторону бельгийской границы. Спустя несколько часов, они въехали в бельгийский форт Бреендонк, который во время фашистской оккупации был переоборудован в тюрьму для особо опасных военных и политических преступников. Форт был огражден высоким забором и тщательно охранялся эсэсовцами.

Арестованных развели по разным помещениям. Комната, в которой оказался Кент, была в полуподвале, но это была не камера, а, скорее, чей-то служебный кабинет. В нем находилось человек пять-шесть гестаповцев, в том числе Карл Гиринг.

Среди собравшихся был и капитан абвера Гарри Пипе. Вскоре Кент понял, что германский военный контрразведчик знает о нем куда больше, чем любой из гестаповцев.

Немцы были подчеркнуто вежливы и делали все, чтобы первый допрос был больше похож на доверительную беседу. В кабинете был накрыт стол, на котором красовались бутылки хорошего коньяка. Кенту чуть ли не по-приятельски предлагали выпить. Пить он не стал, но от еды не отказался.

Когда со стола все убрали, оставив, однако, бутылки с коньяком и рюмки, начался допрос с соблюдением формальностей. Правда, стенограмма его не велась. На вопросы Кент отвечал только через переводчика, говорившего на французском языке. Это давало ему возможность, услышав вопрос по-немецки, выиграть время для обдумывания своего ответа.

В самом начале допроса Кент заявил, что хотел бы видеть представителя уругвайского посольства.

На это требование ему спокойно ответили, что в этом нет необходимости, что они и так надеются найти взаимопонимание.

Первый допрос длился несколько часов. По форме он напоминал неторопливую беседу малознакомых людей, большинству из которых почему-то хотелось узнать об одном из них как можно больше.

По характеру задаваемых вопросов Кент вскоре понял, что Жан Жильбер находится на свободе. Это Кента несказанно обрадовало. Он точно знал, что о его аресте уже известно связной Марго, которая передаст информацию резиденту в Париже, а тот в свою очередь в Центр.

Стало быть, в Москве будут знать о его провале, попытаются предпринять какие-либо шаги к спасению оставшейся на свободе части резидентуры.

По заданным вопросам было ясно, что Альфред Корбен, Карлос Аламо, Герман Избутский, Иоган Венцель и супруги Сокол были арестованы. Об аресте некоторых из них Кент знал и раньше со слов Жильбера.

Разведчик заявил, что фамилии этих людей слышит впервые. Свое знакомство с сотрудниками «Симекско» и «Симекс» он, естественно, не отрицал, но подчеркивал, что у них были сугубо деловые отношения.

Были заданы вопросы и по поводу Маргарет Барча. Кент заявил, что своими успехами в бизнесе во многом обязан ее отцу, ее покойному мужу и ей самой, что с Маргарет их связывают деловые отношения и чувство глубокой взаимной симпатии. Но, будучи исключительно порядочной женщиной, Маргарет уже третий год хранила верность своему любимому покойному супругу. Винсенте Сьерра заявил, что мечтал жениться бы на ней, но сознательно не форсировал события, желая, чтобы время притупило в душе вдовы боль минувшей утраты.

Все это Кент говорил искренне и, судя по всему, многое в его словах находило понимание у гестаповцев и сотрудника абвера.

Кента настораживала подчеркнутая вежливость проводивших первый допрос. Он понимал, что это лишь начало долгого пути борьбы интеллектов и психологии разведчиков и контрразведчиков, стоящих «по разные стороны баррикад». Изматывающий «марафон» профессионалов только начинался...

Наступила первая ночь в тюрьме. Крохотная камера-одиночка в холодном подземном каземате стала отныне постоянным местом пребывания разведчика. По дороге сюда его завели в такую же камеру. В ней содержалась Маргарет. Им разрешили побыть вместе несколько минут под наблюдением гестаповцев. Это было не благодеяние, а, скорее, нехитрый психологический ход, который должен был сделать Кента более сговорчивым. Маргарет сказала, что ей продемонстрировали орудия пыток, после чего с ней произошел сердечный приступ, и она потеряла сознание.