Подобное повторялось с ней несколько дней подряд.

Говоря все это Кенту, она ни в чем его не упрекала, не проклинала день их встречи, а лишь тихо и безнадежно плакала. Видеть это было невыносимо: гестаповцы все рассчитали верно.

К великому счастью, Кент не впал в отчаяние. Его любовь к Маргарет и долг разведчика существовали автономно друг от друга. Как профессионал, он понимал: гестапо не сможет предъявить Маргарет никаких обвинений, поскольку их попросту не существует. О тех немногих случаях, когда она использовалась в интересах советской разведки «вслепую», гестапо скорее всего не узнает, особенно после того, как Кент успел детально ее проинструктировать в первые две ночи после ареста.

Рано утром Кента вновь вызвали на допрос. Гиринг и Пипе по-прежнему были корректны, но допрос велся жестче. Каждое слово протоколировалось. Кенту инкриминировалась разведдеятельность в пользу советской военной разведки. Внешне спокойный, он все отрицал. Тогда Гиринг предложил ему ознакомиться с содержанием нескольких страниц машинописного текста на немецком языке. Делая вид, что с трудом понимает смысл написанного, советский резидент начал вдумчиво изучать строчку за строчкой, оставляя себе время на обдумывание прочитанного. Перед его глазами был протокол допроса Аламо – Михаила Макарова в гестапо от 13 декабря 1941 года. В нем Макаров признавал, что глава фирмы «Симекско» уругваец Винсенте Сьерра является резидентом советской военной разведки в Бельгии Кентом. Там же сообщались многие подробности его деятельности, в том числе сотрудничество с Отто и работниками советского торгпредства в Брюсселе.

Сохраняя выдержку, Кент заявил, что подобное признание неизвестного ему человека – ложь, мотивы которой ему непонятны,

Тогда Гиринг приказал привести для очной ставки Боба – Германа Избутского. Через несколько минут его ввели в помещение. Боба было очень трудно узнать: стало ясно, что он прошел через тяжелейшие пытки. Он еле стоял на ногах, его трясло не то от страха, не то от озноба. Голос его звучал тихо и глухо. На вопрос: «Кого вы видите перед собой», он сдавленным голосом ответил: «Я вижу “Маленького шефа” советской разведки в Бельгии Кента. Я был связным в его резидентуре».

Кент к этому времени знал о предательстве Михаила Варфоломеевича Макарова. Позже выяснилось, что предателем в большей степени стал Константин Лукич Ефремов. Но одно дело – знать, что против тебя где-то дают показания, другое – когда это делают, глядя тебе в глаза.

Как бы ни был подавлен советский резидент самим фактом признания Боба и создавшейся из-за этого, казалось бы, полной безвыходностью своего положения, он больше был ошарашен другим. Оказывается, с мая 1940 года Леопольд Треппер обманывал его и свою бывшую – бельгийскую – резидентуру. Будучи в силу обстоятельств вынужденным бежать в Париж, он стал самозванцем, объявив себя неким главным резидентом, хотя подобная должность не была предусмотрена и санкционирована ГРУ. Объявил он об этом не в открытую, а скрытно, каждому члену своей бывшей бельгийской резидентуры по отдельности, в тайне от Кента – нового резидента. Он назвался «Большим шефом», не имея на то совершенно никаких оснований. Кент был не «Маленьким шефом», подчиненным «Большому», а самостоятельным резидентом, напрямую связанным с Главразведупром. Должность этакого «наиглавнейшего» советского разведчика в Европе, которую придумал для себя Л. Треппер, – чушь, в которую может поверить лишь совершенно несведущий человек.

Больное воображение, ставшее продуктом безграничного тщеславия, конечно, может породить любые фантазии. Не случайно в книге «Большая игра» Л. Треппер поместил даже схему, согласно которой ему якобы подчинялись не только все советские резидентуры в центре планеты, но даже антифашистские организации. Для того, чтобы доказать лживость подобного утверждения, не надо даже обращаться к архивным документам. Ни одна разведка мира не позволит себе роскошь иметь какого-либо «Большого шефа», руководящего несколькими резидентурами, потому что его провал неминуемо приведет к гибели всей разведывательной сети, а эти потери невосполнимы. На их восстановление надо было бы потратить десятилетия. Одному человеку просто никто не позволит обладать таким объемом информации. Резидентуры всегда подобны кротам: каждый роет свой бесконечный подземный лабиринт. Знать то, что происходит в «хозяйстве» «соседней» резидентуры имеет право только Центр. Отдельные операции могут осуществляться совместными усилиями представителей разных резидентур, но они – явление исключительное и эпизодическое, невозможное без санкции центрального руководства.

Реально Л. Треппер был резидентом далеко не самой мощной разведывательной структуры СССР в Европе. Его возможности, как источника, не уходили за пределы Парижа, а отсутствие у него долгое время передатчика вообще делало ею во многом зависимым от Кента.

Строго говоря, если учесть эффективность добычи информации, то скорее Л. Треппер был «маленьким» шефом, а не А. М. Гуревич.

Более года Леопольд Треппер, не говоря уже об этической стороне вопроса, совершал грубейшее нарушение элементарной конспирации: он втайне от резидента Кента встречался с членами его резидентуры и источниками, на что не имел никакого права. Это, как мы уже с Вами, читатель, знаем, во многом повлияло на провал советской военной резидентуры в Бельгии.

...Осуждал ли Кент Боба? Скорее, нет. Боб перенес жесточайшие пытки. Запас его физических и моральных сил иссяк. У Кента все это было впереди и сумеет ли он оказаться сильнее – было неведомо.

Угроза истязаний была для Кента очевидной. Он знал, что в конце концов его казнят. Только безумец на его месте мог без страха смотреть в глаза мученической смерти. Но любой разведчик с самого начала пути знает, на что он идет, к чему его может привести тропа борьбы с врагом на его территории.

Оставаясь наедине с самим собой в камере, Кент мог, не скрывая собственного страха, погоревать над своей долей и участью любимой женщины – Маргарет Барча. Но это не мешало ему, профессионалу, думать и искать выход из создавшегося положения. На допросах он был предельно собран, внешне даже немного надменен, безупречно корректен. Он сражался. Но сражение это напоминало не порыв, не миг перед броском на амбразуру вражеского дота, уводящий в вечность, а каторжный труд аналитика, любой неверный шаг которого мог бы стать гибельным.

Кент отверг показания Боба, заявив, что ему нечего сказать ни этому незнакомцу, ни другим собравшимся.

Боба увели. Его место на очной ставке заняла Мира Сокол. Еще недавно Кент встречался с этой красивой женщиной и ее мужем у них на квартире в Париже, когда инструктировал их в качестве радистов, Сейчас выглядела она ужасно. Было видно, что ее пытали, возможно, еще более изощренно, чем Боба.

На вопрос, знает ли она Кента, Мира, спокойно посмотрев на резидента долгим взглядом, будто действительно пыталась его вспомнить, монотонным голосом заявила, что видит этого человека впервые. «Не признал» ее и Кент.

Гиринг стал выходить из себя. Он стал угрожать, что устроит очную ставку Кенту с Аламо, но почему-то слова не сдержал. Кента в камере почти не кормили – держали на голодном пайке. Он категорически все отрицал, заявляя, что является уругвайским бизнесменом, не имеющим к разведке никакого отношения. Он даже «с пониманием» отнесся к показаниям Боба: дескать, тому могло почудиться все, что угодно, поскольку он знал, какой солидный пост в фирме «Симекско» занимал Винсенте Сьерра.